Возвращение Флоран
Шрифт:
По дороге домой Флоран сняла колечко, засунула его в потайной карман сумочки. Теперь у них с Ридом была своя самая настоящая тайна. Одна на двоих.
Расставаясь на очередные полгода, Рид и Флоран молчали. Да и о чем они могли говорить на вокзале, если рядом стояли родители. Мать и отец давали Флоран последние напутствия. О самом главном влюбленные переговорили заранее — в летном ангаре на краю поля, куда на ночь запирали самолет. Условились, что будут верны друг другу, а для поддержания чувств будут обмениваться письмами не реже двух раз в неделю. Это было нерушимым условием. Любое его искажение будет
Первые три месяца они и в самом деле выполняли все, о чем заранее договорились. Письма Рида приходили регулярно. Он рассказывал Флоран обо всем — об отношениях с матерью, которая решила похудеть и постоянно испытывала на себе всякие радикальные методы. О том, что Грегори Рейд прилично овладел техникой пилотирования и порою совершает самостоятельные полеты над равнинами Новой Англии. О погоде, об отношениях с друзьями и о прочих мелочах, которые наполняли жизнь молодого человека, ежедневно взлетающего в небо, и юной воспитанницы католического колледжа, ежедневно возносящейся туда же на крыльях молитв.
Но через три месяца писем не стало. Напрасно Флоран ежедневно с замиранием сердца прислушивалась к шагам почтальона. Рид перестал писать. И это могло означать только одно — в его жизни произошли кардинальные перемены, о которых он пока не решается сообщить. Возможно, он решил жениться. Или полюбил другую. Или, что еще хуже, понял, что Флоран не та девушка, которая ему нужна. Слишком разное у них социальное положение, разный уровень доходов, чтобы быть вместе.
И теперь Флоран знала точно — ее нервный срыв обусловлен тем, что она в течение двух месяцев не получает писем от Рида. Флоран перенервничала и первой под ее горячую руку попала ни в чем не повинная Лесли Салливан. И дело даже не в том, что Лесли говорила гадости об отце. Дело в ней, Флоран, в ее чрезмерной эмоциональности.
Флоран оторвала ладони от лица. Ей послышались шаги. Она поднялась с кровати и подошла к двери. Действительно, по коридору кто-то шел. Шаг был неспешным, грузным. Ни отец Франц, ни Климент, ни матушка Сильвия так не ходят. Это была незнакомая поступь.
Флоран замерла у двери, желая только одного — чтобы незнакомец прошел дальше.
Но чуда не случилось. Шаги оборвались у ее двери. Флоран стояла с одной стороны двери, а незнакомец с другой — они словно ожидали, кто не выдержит первым. Дурные предчувствия охватили ее. А что, если матушка Сильвия, предупрежденная отцом-наставником, решила расстаться с ней сейчас, немедленно? И для объявления этого решения прислала кого-то незнакомого. Например, отца-наставника другого клана.
Флоран подошла к стене, на которой висело деревянное распятие. Его привез из Рима отец Климент, он ездил туда в прошлом году на конференцию христиан-католиков. По словам отца Климента, распятие лично освятил Его Святейшество.
Неслышно ступая, Флоран подошла к стене и припала к продолговатым ступням, пробитым гвоздем в нескольких местах. Дерево было теплым, живым. Ей на мгновение показалось, что под губами шевельнулись деревянные пальцы Спасителя. Она открыла глаза: ногтевая впадинка небольшой ноги блестела от влаги. Но это были ее слезы.
Флоран перекрестилась, вернулась к двери. Незнакомец
Она подошла к двери и резко открыла ее.
На пороге стоял отец Климент.
— Это вы, отец-наставник? — У Флоран отлегло от сердца. — Пожалуйста, входите!
Она была рада его видеть. Отец Климент умел в трудную минуту сказать нужное слово, поддержать, обнадежить.
Он сделал шаг вперед, прикрыл дверь.
— Помолимся, дочь моя! — вдруг предложил он.
Флоран удивленно посмотрела на его усталое, какое-то опустошенное лицо. Отец-наставник не был похож на самого себя. Обычно он излучал спокойствие и оптимизм. Или матушка Сильвия уже приняла решение?
Они опустились на молитвенный коврик. Темная шерсть сутаны отца Климента царапнула ее сложенную лодочкой ладонь.
Отец Климент забормотал молитву, приглашая ее повторять утешительные слова за собой. Флоран повиновалась. Она просила Господа, чтобы все обошлось, чтобы родители не узнали о ее проступке, о неумеренной вспыльчивости.
Молились долго. Флоран несколько раз останавливалась, скашивала глаза на чисто выбритую, тугую щеку отца-наставника, на блеклую ткань его окаменевших губ. Помолчав, отец Климент начинал читать очередную молитву, глядя на коричневое распятие, бросавшее на пол темную рассеянную тень.
Наконец он замолчал. Поднялся с колен. Флоран легко вскочила следом.
— Дорогая, — тихо, проникновенно звучал его голос, — матушка Сильвия ждет нас!
Вот оно что — ее отчисляют! Флоран с трудом подавила подступавшие слезы. Значит, они решили, что ее проступку нет прощения! Что ж, надо принять удар судьбы со стойкостью, свойственной всем Рейдам. Ее предки многое пережили — нищету и гонения, болезни и непростые требования своей новой родины. Но они выстояли, невзирая ни на что. Значит, выстоит и она!
Флоран поправила смятый подол форменного платья и с вызовом посмотрела в небольшие усталые глаза отца-наставника. Нет, он явно был не в себе.
— Я готова, отче! — объявила Флоран. — Мы можем идти!
Отец Климент кивнул, неторопливо развернулся и пошел к двери.
Они вышли в коридор. На длинные чисто выбеленные стены, освещенные ночными лампадами, ложились тени идущих.
— Меня отчислили, отец Климент? — почему-то шепотом спросила Флоран.
Отец-наставник на мгновение замедлил шаг, повернулся, положил ладонь ей на руку.
— Крепись, дочь моя! Тебе потребуется мужество! — Он притянул ее к себе и поцеловал в лоб. — И ни о чем не спрашивай!
Они дальше пошли по коридору. Флоран семенила следом. Бедный отец Климент! Он так переживает за нее! Флоран стало его жалко.
Хотя, если разобраться, отчисление вовсе не приговор! Разумеется, отец не погладит ее по головке. Дочь, которую отчислили из католического колледжа за неправильное поведение, не украшает семью. Но ведь она встала на защиту чести и достоинства любимого отца. Так что, если положить на чашу весов эти два чувства — любовь к отцу и боль, причиненную отчислением, — еще неизвестно, какое из них перевесит. Тем более у нее будет возможность узнать, почему Рид перестал писать. Он ее разлюбил? Нашел другую? Сменил работу?