Возвращение государя
Шрифт:
— Память о том хранится в преданиях моей страны, — отозвался князь. — Но никто из Дивного Народа не бывал у нас несчетные годы. Признаюсь, я никак не чаял повстречать эльфа здесь, среди войны и печали. Что привело тебя сюда?
— Я один из Девяти, вышедших с Митрандиром из Имладриса, — отвечал эльф, — а сюда мы с моим другом гномом явились вместе с Арагорном. Но сейчас нам хотелось бы повидать друзей, Мериадока и Пиппина. Мы слышали, они на твоем попечении.
— Вы найдете их в Палатах Исцеления, и я с удовольствием провожу
— Достаточно будет, если ты пошлешь кого-нибудь показать нам дорогу, — ответил Леголас. — Арагорн просил передать тебе и Эйомеру Роханскому, что он не хочет до поры снова вступать в город, а потому просит вас обоих пожаловать в его шатер. Митрандир уже там.
— Мы не заставим себя ждать, — заверил Имрахил, и они любезно распрощались.
— Воистину достойный вождь и славный воитель, — сказал Леголас, проводив его взглядом. — Если и ныне, во дни заката, в Гондоре можно встретить таких людей, каким же было это королевство в лучшие времена?
— Вот и каменная кладка у них лучше всего самая старая, — заметил Гимли. — У людей, скажу я тебе, всегда так: то им весенние заморозки мешают, то летняя сушь, а там, глядишь, задумывали много, да сделали мало.
— Однако семена, посеянные ими, непременно взойдут, — возразил эльф. — Они прорастут даже в пыли или на камнях, прорастут, когда никто этого уже не ждет. Век людей короток, но их деяния переживут нас с тобой.
— Хоть и переживут, а все же, думаю, так ничем и не кончатся, — ворчал гном.
— Эльфам про то неведомо, — откликнулся Леголас.
Явившийся вскоре княжий слуга проводил их до Палат Исцеления и там, в саду, они нашли хоббитов. Радостной была эта встреча: друзья с удовольствием прогуливались, оживленно беседуя и наслаждаясь покоем. Когда Мерри устал, присели отдохнуть на стене. Позади зеленел сад Палат Исцеления, а впереди, на юге, поблескивал на солнце Андуин. По широким просторам Лебеннина и южного Итилиэна несла Река свои воды к Морю, столь далекому, что увидеть отсюда его не мог даже Леголас.
Разговор продолжался, но эльф неожиданно умолк, ибо, глядя против солнца, увидел летевших вверх по течению белокрылых морских птиц.
— Смотрите! — воскликнул он. — Чайки! Как же далеко залетают они. А ведь я не видел их никогда в жизни, пока не побывал в Пеларгире.
Их крики оглашали воздух, когда мы мчались к причалам, чтобы захватить с налета вражеские корабли. Помню, тогда я замер, позабыв на миг о войне и обо всем на свете. В плачущих голосах мне слышалось Море. Море! Увы, мне так и не довелось увидеть его. Но тоска по Морю вечно живет в сердцах моих сородичей, и лучше ее не пробуждать. О, эти чайки! Теперь мне не обрести покоя ни под буком, ни под вязом.
— Не говори так! — вмешался Гимли. — В Средиземье есть еще на что посмотреть и над чем потрудиться. А если однажды весь Дивный Народ уйдет в Гавани, в каком тусклом мире придется жить
— Тусклом и печальном! — поддержал его Мерри. — Не уходи в Гавани, Леголас. Всегда найдется народ, большой или малый, хотя бы даже разумные гномы, вроде Гимли, которым ты будешь нужен. Во всяком случае я на это надеюсь. Правда, чувствую, что худшее в этой войне еще впереди. Как бы мне хотелось, чтобы все кончилось, и кончилось хорошо!
— Да что вы все о грустном! — воскликнул Пиппин. — Гляньте — солнышко светит, мы снова, пусть на пару деньков, собрались вместе, неужто нам больше и поговорить не о чем? Ну-ка, Гимли, расскажи, как вы путешествовали с Бродяжником. А то ведь что ты, что Леголас — оба с утра раз десять помянули какой-то диковинный путь, а толком так ничего и не поведали.
— Здесь-то, может, солнце и светит, — проворчал Гимли, — но мне тем паче не хочется вспоминать весь мрак и ужас этого, как ты говоришь, «диковинного пути». Честно признаюсь, знай я заранее, что это такое, никакая дружба не заманила бы меня на Стезю Мертвецов.
— Стезю Мертвецов? — переспросил Пиппин. — Припоминаю, Арагорн говорил что-то такое, но я так в толк и не взял, о чем это он. Давай, Гимли, рассказывай.
— Ну уж нет, — покачал головой гном. — Не стану, по той простой причине, что мне стыдно. Гимли, сын Глоина, всегда почитал себя крепче любого человека и думал, что уж под землей-то будет себя чувствовать всяко увереннее, чем эльф. А вышло так, что я самым постыдным образом перетрусил и если выдержал дорогу, то лишь благодаря воле Арагорна.
— И благодаря любви к нему, — добавил Леголас. — Кто его знает, тот и любит, хотя каждый по-своему. Даже та холодная дева из Рохана. Мы покидали лагерь в Дунхаре ранним утром, и весь тамошний народ обуял такой страх, что никто не вышел нас проводить, кроме Эйовин, которая сейчас в Палатах Исцеления. Печальным было это прощание.
— Но самое страшное началось потом, — пробормотал Гимли. — Как вспомню, оторопь берет, — куда уж тут рассказывать.
— Ну а я расскажу, — молвил эльф, видя, что хоббиты сгорают от любопытства. — Мне эти страхи непонятны. Призраки меня не пугают. Силы-то в них никакой нет, одна видимость.
Он кратко поведал о пути через подземное обиталище мертвых и мрачной встрече у Камня Эреха.
— Четыре дня и четыре ночи скакали мы от Черного Камня, — говорил Леголас. — И надо же такому случиться — во Тьме Мордора моя надежда окрепла, ибо чем дальше мы двигались по этой земле, тем более грозной и устрашающей выглядела Армия Теней. Там были и пешие, и конные, но все двигались одинаково резво, в полном молчании и со свирепым огнем в глазах. На взгорьях Ламедона они догнали нас и, наверное, оставили бы позади, но Арагорн приказал им вернуться на место. Ему повинуются даже тени — подумалось мне тогда, — пожалуй, они сослужат службу. Так оно и вышло.