Возвращение из мрака
Шрифт:
– И что ты сказал?
– Ты же знаешь. С виду, говорю, производит впечатление нормального, но с другой стороны…
– Проехали, – одернул Сидоркин. – Значит, дед лично отправил тебя в «Кентавр»?
– Ну да… проваливай, говорит, из конторы, чтобы духу твоего не было. Я спросил, надолго ли? А это, говорит, не твоего ума дело. У нас, говорит, у всех очень длинные стали языки. Даже осьминога не дал толком распробовать… Вот я уже вторую неделю в «Кентавре». Учти, на хорошем окладе. Двести баксов в месяц, плюс почасовая надбавка, если на задании.
– И чем занимаешься?
– Фактически ничем.
Новости Петрозванова означали одно: дед по-старому пекся о них, не забывал своих «соколиков», помнил, кто они все есть на самом деле – одна большая, сиротская горсть, часовые пространства, – и озаботился, увел Сережу в тенек, укрыл от злого пригляда, но, увы, за этим отеческим поступком просматривалась неуверенность в себе. Дед уже, видимо, не имел возможности распорядиться открыто, чтобы исподличевшегося Крученюка сдуло с насиженного места, как ветром, и, спасая верного солдатика, ему приходилось идти на неуклюжие уловки. Кто поверил бы в такое еще пять-десять лет назад? Эра предательства продолжалась. Дело меченого живет и процветает. Те, кто служит отечеству, вынуждены изощренно маневрировать, скрывать свои истинные взгляды, прикидываясь циниками американскими, зато подобные Крученюку ничего не боятся, правят бал, диктуют свои условия, и каждый раздулся от наглости, как клопина от дурной крови. Когда Сидоркин задумывался об этих материях, то всегда приходил к спасительной мысли, что задумываться как раз не надо, иначе сбрендишь. Для незамысловатого россиянина путь без размышлений ясен: как сказано в Писании, делай, что должен, и пусть будет, что будет.
– Санин как? Одобрил?
– Я молодой инвалид, – гордо ответил Петрозванов. – С поврежденным позвоночником. Для Санина я выбраковка. Ты сам давно его видел?
– В прошлом году.
– Говорят, очень изменился. Забурел со своим «Вараном». Придумал для ребят какие-то диковинные проверки на живучесть. Его теперь все боятся, даже свои.
– В чем же заключаются проверки?
– Никто не знает. Кто прошел, молчат в тряпочку. Может, зарок дали. А кто на подходе, трепещут… Да зачем мне к Санину? Мне в «Кентавре» хорошо. Прокантуюсь месячишко, другой, там видно будет… Знаешь, кто у нас главный?
– Кто?
– Яня Мендельсон. Помнишь, который расковырял алмазное дело, а его подвели под статью. Целый год на следствии прикидывался идиотом, пока не комиссовали. Гениальный человек. Я перед ним преклоняюсь. Его и дед уважает. С Мендельсоном шутки плохи. Он, пока прикидывался, на самом деле свихнулся. Да чего я рассказываю, ты лучше меня знаешь.
Да, Сидоркин знал. На раскрутке алмазного дела ему тоже изрядно досталось. Они тогда по оплошности замахнулись на святая святых, на собственность олигархов, среди которых было аж два члена правительства. Сидор-кину повезло, на предварительном следствии никто из фигурантов, и в первую голову сам Мендельсон, ни разу не упомянул его фамилию. Кстати, советник юстиции Мендельсон к их ведомству напрямую не принадлежал, выдвинулся по линии прокуратуры, но все равно крепкий оказался орешек, многие об него зубы обломали, пока не загнали за Можай. Но ведь за Можай, а не в могилу.
Отвлеклись на заказ: подошел Коляна Сивопал, который был в этом заведении
– Давненько не захаживали, ребята, – поздоровался Коляна, пальцем ткнул в пустую «Гжелку». – А вот это напрасно. У нас водочка со слезой, а это паленка.
– С чего взял? – обиделся Петрозванов. – В надежном месте куплена. В «Седьмом континенте».
Коляна презрительно повел многажды перебитым нося-рой.
– Сережа, братан, теперь надежное место только на кладбище. Погляди насечку на горле. Эту посудину под домашний комбайн ставили.
Петрозванов повертел бутылку перед глазами, но не обнаружил особых примет. Однако Коляне следовало верить, в этих делах он большой дока, как и в некоторых других.
– Ладно, принеси нам своей чистенькой пузырек. И пивка еще пару графинчиков.
– Из пожрать чего возьмете?
Петрозванов посмотрел на майора, тот витал в облаках.
– Давай по порции куренка. Отечественный или залетный?
– Обижаешь, Серый. У нас весь товар отечественный. С Клинским комбинатом контракт.
– Ну и чего-нибудь солененького.
– Есть осетринка астраханская. Груздочки рязанские.
– Давай, тащи.
– Извини, Сережа, поинтересуюсь… С кем лобешником столкнулся? Не с савеловскими?
– Почему с савеловскими?
– А-а, значит, не в курсе… У них большая заваруха была на той неделе. Рынок с хачиками опять не поделили. Говорят, не меньше десяти трупаков настрогали.
– Нет, не слышал, – сказал Петрозванов. – Я же в отлучке был, в Европу мотался. Коммерция, братан. Лобешник тут вообще ни при чем. В лес пошел за грибами, поскользнулся, с деревом поцеловался.
– Бывает, – с пониманием согласился Коляна – и удалился выполнять заказ. Сидоркин попросил у друга мобильник. Своего у него никогда не было.
– Кому хочешь звонить? – полюбопытствовал Сережа. – Если Газмановичу, то пустой номер. Он в Сочах на променаде. Туда вся кремлевская тусовка на неделю ломанула.
Сидоркин не удивился проницательности друга. Если бы Петрозванов собрался звонить, он тоже догадался бы кому. Немудрено. Напарники их уровня нередко общаются верхним чутьем.
– Тем лучше, – сказал Сидоркин. – Хотел доложить о прибытии. Значит, можно еще денька три-четыре поболтаться. Может, отловим за это время Магомашу? Все-таки надо снять с себя груз. Пустяк, а тянет.
– Вряд ли выйдет, – усомнился Петрозванов, продолжая обследовать пустую бутылку: никак не мог успокоиться. – Лучше пусть сам нас отловит.
– Так чего он медлит? Вторую неделю на воле. Петрозванов поднял на друга печальные глаза.
– Чего спрашиваешь? Ты старший по званию. С тебя начнет. Это правильно. На его месте так поступил бы каждый. На тебя его Крученюк и выведет.
– Это понятно. А почему не опередить? Ты хоть пробовал?
– Нет, Антон Иванович, даже не пытался, ваше благородие.