Возвращение к любви
Шрифт:
Вот почему Олару ответил Войку с большой энергией:
— Что значит — не соответствуют? Как мы можем обманывать государство? — И снова посмотрел на Станчу, в ожидании поддержки. — Виктор Алексеевич тому свидетель!
— На нашего Веню можно положиться, — с улыбкой сказал Станчу; Олару сразу расцвел от радости, лицо его даже помолодело.
Беседа продолжалась, пока Станчу показывал им завод. Максим Мога с удовлетворением взирал на царившие всюду чистоту и порядок.
— Где еще может быть порядок, если не у Виктора Алексеевича! — с пафосом произнес Олару. — Виктор Алексеевич…
Но Виктор Алексеевич пронзил его взглядом, и Олару проглотил слова, готовые уже сорваться с языка, лицо
Зал не был обширным, зато устроен со вкусом. Стены до половины обшиты дубовыми панелями, деревянный потолок поддерживала толстая балка, опиравшаяся, в свою очередь, на два резных столба. Посередине зала стоял длинный стол из нелакированных досок, окруженный стульями с высокими спинками, изукрашенными в народном духе. Лавка, поставленная у стены без окон, была покрыта ковром, под потолком висели деревянные люстры с медными абажурами в форме тюльпанов. А возле массивной входной обитой железными полосами двери, будто срисованной со средневековой крепости, висел фонарь наподобие керосинового, под старину. Все было устроено согласно моде на «осовремененное» народное искусство, копирование старинных образцов и использование их со смыслом и без оного. На столе стояло несколько деревянных кружек, украшенных выжженными узорами, из которых никто не вздумал бы пить, имея в распоряжении более практичные современные стаканы.
Станчу налил белого вина, распространявшего тонкий мускатный аромат. Максим Мога сделал один-единственный глоток. Затем, продолжая держать в руке стакан, спросил Станчу, во сколько примерно ему обходятся подобные «дегустации» и как часто они бывают. На что директор изобразил таинственную улыбку и ответил с достаточной дозой дипломатии:
— Совершенный пустяк, если сравнить с теми потерями, которые мы несем каждую осень. Особенно если попадаются пьющие вроде тебя.
— Сравнение не выдерживает и самой робкой критики, — возразил Мога. — Таким манером можно оправдать любую расточительность, любую бесхозяйственность, любое отсутствие бережливости. Точно так же, как выкрутился сегодня тот парень, инженер-строитель.
На Станчу это не произвело особого впечатления.
— Разве там, в твоей Стэнкуце, в колхозе, к тебе никогда не приезжали гости, делегации, не прибывали представители всех рангов? Как ты поступал в таких случаях? Приглашал их каждый раз к себе домой? Надо думать, нет. Эти приемы вошли в традицию, и кто у нас обращает внимание на указания сверху, запрещающие такие мероприятия за счет колхоза или совхоза? Вся ответственность — на председателе колхоза, на директоре совхоза, и они отвечают даже за счет собственного кармана, если мера не соблюдена. С другой стороны, у этой традиции — свои преимущества: в атмосфере интимности сложные вопросы решаются гораздо легче. — Станчу засмеялся, давая понять, что говорит более в шутку, чем всерьез. — Надеюсь, новый генеральный директор не запретит окончательно на будущее такие полезные традиции?
— Надо понимать, ты хочешь, чтобы объединение, точнее сказать, руководство объединения не должно вмешиваться в дела вашего совхоза, хочешь сохранить независимость? — сделал вывод Максим Мога.
Вениамин Олару, коротко переговаривавшийся в это время с Войку, что не мешало ему следить за начавшимся спором, негаданно вмешался:
— Почему бы и нет? Виктор Алексеевич справится с этим и сам. Да и других поучит! Кого угодно. Он у нас мог бы руководить и целым министерством!
— Что ты мелешь, опомнись! — оборвал его Станчу с почерневшим как земля лицом. Олару словно сорвал с него не только одежду, но и кожу и оставил его перед Могой голеньким,
Но Могу реакция Станчу удивила. Что заставило его выйти из себя? Ведь это он сам так дипломатично изложил свою позицию. А Олару высказался яснее, не более того.
Мога опустил руку на плечо Станчу и попробовал переменить тему:
— Помнишь, как здорово мы спорили в молодости? Как метали громы и молнии? Как резали в глаза друг другу правду-матку и не обижались притом?
Станчу извлек из кармана большущий клетчатый платок и, чтобы не выдать свою нервозность и злость, еще сверкавшую в глазах, начал усердно утирать им лицо. Затем приклеил к уголку рта вымученную улыбку.
— Так ты ничего и не попробовал, даже из закуски, — сказал он с огорчением. — Такой свежий каш… [6]
— Спасибо, нам пора ехать, — сказал Мога подавленно и взглянул на часы. — Уже поздно.
Попытка разрядить атмосферу окончательно провалилась.
Станчу настоял на том, чтобы проводить их до Пояны. В пути он пытался оправдаться в случившемся и в Драгушанах, и в Варатике. Мога слушал его молча, давая ему выговориться, отойти. Сегодня он видел Виктора во власти различных состояний души: веселым, дружелюбным, заботливым, горделивым. Но также не таким искренним, каким знал его некогда. И это его угнетало.
6
Несоленая, свежая овечья брынза (молд.).
По дороге в Пояну была сделана непредвиденная остановка. На меже у виноградника отдыхало несколько человек. Из кружка мужчин поднимались тонкие табачные дымки. Чистое небо расстелило над землей прозрачный покров, затканный шелковистыми нитями, распушенными клонившимся к закату солнцем.
Люди были виноградарями поянского совхоза. Не по лицам, тем более не по одежде узнал их Мога, просто при виде этих людей сильнее забилось сердце, и уверенная рука Максима словно сама собой потянулась к шоферу Костике, коснувшись его плеча:
— Останови!
Мога вышел из машины. Станчу последовал за ним, как тень. Войку тоже воспользовался поводом затянуться еще одной сигаретой. Максим Мога приветствовал работников, пожимал каждому руки, коротко называя свою фамилию. Ладони у всех были теплыми, мозолистыми, Мога касался их с радостью: наконец он в Пояне, среди тех, с кем ему отныне суждено жить, делить и счастье, и горе.
— И давно ждете машину? — нахмурился он, когда ему объяснили, почему они здесь.
— Да что-то около часа, — ответил высокий мужчина с лицом, отмеченным оспой, одетый в куртку из искусственной кожи. — Бригадир поехал на мотоцикле — узнать, почему ее нет.
— Такого более не случится, — заверил их Максим Мога.
Рабочие были из бригады Пантелеймона Бырсана. В этот день они раньше закончили подвязку лозы и надеялись быть дома до заката. Довольно давно уже по дороге проехал Козьма Томша, обещал, что пошлет им не медля машину, но близился вечер, а она все не появлялась. До Пояны же было километров шесть.
Все это высказал человек лет пятидесяти, среднего роста, с чернявым, давно небритым лицом. На нем было зеленое пальто, надетое поверх пуловера из толстой серой шерсти. Максиму Моге он показался знакомым.