Возвращение корнета. Поездка на святки
Шрифт:
Вот именно!.. Как им всё было ясно и просто.
Высокий офицер скомандовал:
— Напра-а-во ма-а-рш!..
Он повернулся лицом к Подберезкину, и тот, столбенея, узнал в нем Алешу! Корнет остановился, встряхнул головой — не могло этого быть! Нет, на самом деле, несомненно, это был Алеша — загоревший, нубийски-черный, изумительно красивый, совсем какой-то молодой бог войны. И, подавшись вперед, корнет закричал:
— Алеша!
Офицер приостановился,
— Взвод, смирно! — скомандовал он с видимым удовольствием. — Стой!..
И подбежал, улыбаясь, к корнету.
— Андрей Николаевич? Вы здесь, — каким образом?
Они обнялись.
— Алеша? — спросил изумленно корнет.
— Я самый.
— Как я рад!
— И удивлены?..
— Если хотите…
— Что ж, вы были правы…
— Прав? — А это? — он дотронулся до мундира Алеши.
— Что ж, это не измена, мы на рукаве свое носим. Немцам я служить не стал бы, а это — он кивнул головой на взвод — свои, наши, русская армия.
— Русская? А там?
— Там тоже русская. И вместе мы победим.
Корнет улыбнулся молча. Лицо Алеши помрачнело.
— Я всё знаю и понимаю, — вдруг начал он, — и всё-таки мы победим в конце концов. Если не теперь, то потом. Когда-нибудь всё равно победим, потому что наше дело правое.
— Это мы, белые, уже 20 лет говорим. Пока же вот другие побеждают.
— На войне стреляют! — ответил Алеша тихо.
Корнет усмехнулся:
— Знаю. Пять раз ранен был. — И добавил тише: — Боюсь только, что России-то уже нет больше.
— Какой России? Вашей нет, а есть другая!
— Какая же?
— Есть страна великих возможностей, — ответил медленно Алеша, и лицо его стало серьезным.
Коротко оглянувшись на солдат, он пристально посмотрел на корнета, видно желая что-то спросить, и начал неуверенно:
— Ну, а вы тут…
— Иду в штаб, — прервал его корнет, — с письмом от цапли, — помните барона? Хочу просить об увольнении — вчистую, отвоевался…
— Что ж так? — Алёша замялся. И продолжал живо: — Идите лучше к нам. У нас теперь много из… ваших… Приходите сегодня вечером… Там, на окраине стоим. Вы легко найдете. Поговорим. — Он протянул руку. — Придете?
— Посмотрим, — корнет пожал руку. — Если же не приду, то, во всяком случае, храни вас Бог. Желаю успеха. Вы мне напомнили меня самого. Я так же верил и одного только хотел. А теперь — что же вам сказать? «Мне время тлеть, а вам цвести»… Ну, ведите, ведите…
Но Алёша стоял.
— А как же Наташа? — спросил он, встрепенувшись и чуть смущаясь. Этот вопрос он, очевидно, давно хотел задать.
— Всё в порядке. Она уже у себя. Я приду к вам сегодня и расскажу. Может быть, и останусь с вами. Ну, с Богом, — сказал корнет, улыбаясь.
— Что ж, если хотите, — с Богом, — ответил, тоже улыбаясь, Алёша.
Повернувшись к взводу, он скомандовал;
— Взвод, шагом ма-арш!
Блеснули, качнувшись, стволы винтовок, в линейку поднялись ноги. Отойдя немного, взвод опять запел:
Ах, махорочка, махорка, Породнились мы с тобой…Подберезкин смотрел вслед с радостным волнением. Если они и были обречены, то всё-таки они делали то, что нужно. Возможно, они даже чувствовали, что обречены, и тем не менее прочно стояли
Вот именно! Они сами — тогда, эти — теперь.
А здесь, на чужбине, он весь ушел в любование прошлым, в личную судьбу. Россия стала для него придатком к ней, к пейзажам Нестерова и Левитана. Живое тело России он обратил в ландшафт!.. В этом и заключается его основной грех, тягчайший грех его поколения.
Взвод скрылся, завернув в боковую улицу. При повороте Алёша оглянулся, махнул рукой… Подберезкин, всё еще стоявший на месте, ответил, улыбаясь. Потом он тихо пошел вперед без всякой цели. Во всём этом сцеплении — подумал он — в его возвращении в Россию, в прощании с отчим домом, в недавней службе днем в Великую Субботу и вот в этой встрече было что-то знаменательное, за всем стоял какой-то перст… Словно его провели, указывая: вот, смотри, всё это было — и прошло, а жизнь всё-так идет своим вечным строем…
Он вышел какой-то улочкой на окраину города к березовой рощице. Вдоль опушки всё цвело: черемуха, сирень, дикая яблоня, а роща была полна звуков и света: не умолкая, кричали соловьи, и дрозды, и малиновки, и воробьи, и кукушка, а солнце обливало всё жаркой влагой: от берез струился нежный запах. И корнет подумал: всё это происходило каждый год, цвело и ликовало на мгновение, чтобы потом умереть. Какой в этом был, в сущности, великий смысл: — иначе же не было бы просто жизни, не могло быть. Одно же зависело от другого.
«Мне время тлеть, а вам цвести» — опять подумал он. — Нет, нет, — еще рано! И в 40 лет жизнь еще не кончена, и в 60 — нет; она никогда не кончена, если не поставить себя вне ее. Над рощей возносилось несколько старых огромных дубов. Их изборожденные, перекрученные стволы были голы, сухи, а на вершинах пробивалась свежая зелень и зачинались плоды, — чтобы пасть на землю и дать завязь новой жизни.
Того же автора
«Великий обман» («Die Grosse Tauschung») 1936 г.; «В поисках России» («Auf der Slide nach Russland») 1938 г.; два сборника новелл по-немецки «Die Gewesenen» и «Der verwehte Weg»; сборник рассказов (по-русски) «Звезда в ночи»; ряд отдельных рассказов по-русски, часть которых печаталась в выходящем в Париже журнале «Возрождение»; брошюра «Путь на Голгофу» (вышедшую на семи языках); «Круги на воде» — роман (в рукописи) из жизни русской эмиграции.