Возвращение мастера и Маргариты
Шрифт:
В свете прожекторов разыгрывалась щемящая дущу драма. Закатив глаза и делая грациозные телодвижения, Бася с выражением шептал в микрофон нечто сугубо философское, глубокое и драматическое, касающиеся смысла жизни и взаимоотношения полов.
– О, бля... Во дает, пидер!
– выдохнула Лина, толкнку ужа локтем. Гомиков ты тоже приручаешь? Новости...
– Бася милый, компанейский человек. Но лично мне это направление в современном искусстве не близко, - коротко прокомментировала Белла выступление Ромео-Джульетты. Альберт смолчал.
Слова бурного речетатива Мунро из-за полного отсутствия голоса доходили лишь частично. Зато телодвижения приводили в трепет. Во всяком случае, человека, сидевшего за роялем, и пестрого
Шарль поднялся, вставил болтавшийся на шнурке монокль, взмахнул руками, сел, судорожно наполнил водный фужер коньяком и без всяких премудростей опорожнил его.
– В восторге! В полнейшем восторге!
– взвизгнул он и захлопал прежде, чем музыка оборвалась бурным аккордом. Сдержано раскланявшись, все еще скорбно сосредоточенный Бася направился к Шарлю:
– Я пел для вас, дорогой друг! Настоящий ценитель высоких чувств заметен в любой, самой сверкающей, толпе.
– Прикрывая веером помятое, густо запудренное лицо, Бася присел рядом и значительно заглянул в глаза Шарлю. Близкие души притягиваются, не правда ли?
– Полагаю, время шампанского!
– щелчком Пальцев подозвал официанта, прерывая опасную беседу и нейтрализую душевный порыв Баси к сближению.
– Весьма, весьма кстати! Мой тост, господа...
– с бокалом в руке Шарль поднялся и высоко вскинув бровь ждал, пока в зале установиться тишина. Наконец, лица присутствующих с вниманием обратились к нему. И прежде всего, лицо Пальцева, изобразившее неподдельный интерес.
– Чувства наполняют меня через край...Через мой край, - голос Шарля дрогнул.
– Я есть поклонник истинного искусства, я есть знаток человеческих душ, я есть гражданин, что натурально, и я буду поблагодарить Альберт за случившийся тут бардак. Прошу извинить ошибку - праздник. Поблагодарить за тот пир духа... За пир духу, которым он нас всех... Которому мы все... Запутавшись от волнения в дебрях чужого языка, экспансивный иностранец всхлипнул и согнулся вдвое. Было похоже, что он схватил руку Пальцева с целью облобызать ее, но тот не позволил. Во всяком случае, заботливо усадил гостя и зашептал ему что-то на ухо.
Вероятно, Пальцев был здесь единственным, кому иностранец не казался "голубым", не очень-то иностранным и, кроме того, совсем не смешным. После встречи с шефом де Боннара в запыленной квартире и впечатляющих телевизионных шоу, господину Пальцеву во всем мерещились подвохи. И сейчас он решительно терялся, в какую сторону развернется сюжет банкета. Не нравились ему амурные заходы Баси, внезапный акцент, одолевший Шарля и неожиданная апатичность Беллы. Он незаметно покинул зал, что бы еще раз в тиши своего кабинета взглянуть на договор. Бумага с визой Мефистовича была подписана Пальцевым прямо перед банкетом и без всяких колебаний, словно его рукой водил некто. Теперь, рассматривая контракт о совместных подземных работах иностранной фирмы MWM с Гуманитарным фондом культуры, Альберт Владленович убедился, что, изображая затейливую вязь его подписи, этот некто воспользовался пером с красными чернилами! Нет, не чернила то были, кровь! С поражающей ясностью Пальцев понял, что заверил документ собственной кровью и будет не в силах нарушить ни один из его пунктов...
Когда побледневший и протрезвевший Альберт Владленович вернулся в зал, концерт был в самом разгаре. Публику радовала своим энергичным выступлением сипевшая в микрофон певица. У эстрады рядом с Беллой, подобрав повыше подол и без того короткого платья, сидела Ангелина. Из-за толстых ляжек колени у нее расходились в стороны, грим размазался, на груди вперемежку с музейными брильянтами блестела елочная мишура. Сразу было заметно, что многоборка здорово поддала и нуждается в эмоциональной разрядке. Между тем, Белла продолжала наполнять бокалы, и обе соперницы, звонко чокаясь, пили за что-то невероятно смешное.
– Что ж это у моего благоверного все телки - бляди? Вернее, все бляди -
– Лина указала пальцем на скачущую по сцене неуемную блондинку. Та усиливала вокальный эффект визуальным: развернувшись задом в сторону публики, задрала атласную юбочку и смачно ворочала ягодицами.
– Дешовка-давалка. Кумир толпы. И те, что до нее дуэт-парочка - бардачные ребята...
– Лина загрустила.
– Бардак у вас тут, чертов бардак. Хоть не вылазь из-за кордона.
– Очень даже на уровне программа. Звезды эстрады, лауреаты. Их и мэр на государственные мероприятия приглашает, - возразила Белла, которой концерт казался вполне приемлемым. Может потому, что в этот вечер ее не интересовало ничего, кроме женщины, сидевшей рядом. Та икала после каждой фразы. Фразы получались короткими.
– Скажи, киска... Кого мой Бертик из этих давалок утюжит?
Может тебя, а?
– криво ухмыльнулась Лина, окидывая брюнетку вызывающим взглядом. Назревала конфликтная ситуация. Как раз в этот момент к супруге Пальцева подскочил Шарль и что-то с улыбкой шепнул ей на ушко. С воплем "Ага! Я так и думала!" бывшая спортсменка вскочила и ловко поддала ногой в вихлявшийся зад выступавшей. Всенародная любимица плашмя рухнула на стол, сбивая посуду, круша фужеры и вазочки с мороженым. С визгом вскочили и кинулись врассыпную гости. Фонограмма продолжала звучать и в такт заводной песенке, ритмично и как-то весело происходило стряхивание с вечерних костюмов десертных изысков. А пострадавшая, вся в шоколадном креме и взбитых сливках, ярко характеризовала случившееся при помощи ненормативной лексики.
Однако инцидент этим не исчерпался. Высказавшуюся и завывшую белугой певицу бросились успокаивать, а та сопротивлялась и стремилась нанести обидчице телесные повреждения. Ангелина тоже рвалась в бой и Пальцеву пришлось с помощью официантов удерживать неплохо владевшую приемами самбо, но, к счастью, ослабевшую от спиртного супругу. Присутствующие с нескрываемым волнением следили за развитием приятнейшего скандала.
Мара выскочила на лестницу. Весь вечер Игорь крутился на кухне, а она жалась в углу зала, стараясь не попадаться на глаза Альберту Владленовичу. Не нравился ей хозяин и банкет тоже. А уж от мерзкого скандала, разбушевавшегося среди торжества, и вовсе хотелось бежать. Спустившись на один пролет лестницы, Мара закрылась в свое кабинете. Комната была крошечный, но уютный, с массивной лампой на письменном столе, парой бежевых кожаных кресел и скрытыми под панелью красного дерева сейфом. Над столом висела копия натюрморта Снайдерса - тушки битой дичи, головки лука, виноградные гроздья, лимон с наполовину очищенной кожурой громоздились в живописном беспорядке. Она сидела в кресле и смотрела на лимон, ощущая во рту сводящую челюсти кислоту. Почему-то представила свое хирургическое отделение, где всегда брала дежурства под праздник. В палатах оставались лишь тяжелобольные и одинокие. На прикраватных тумбочках плавали в стаканах расклекшиеся кружки выданных к празднику лимонов. Дежурный медперсонал устраивал свою вечеринку в ординаторской, а Мара обходила страдальцев с очередными уколами. Как жаль, что не умела она говорить лживых и утешительных слов, в которых так нуждались эти люди. Ведь, может, им больше уколов, сталкивающих в забытье, нужна была эта драгоценная иллюзия лжи?
...По металлической лестнице прогремели тяжелые шаги. Нет, спускался не Игорь, похоже, парочка. Приглушенные голоса, шепот, тишина. Мара прислушалась. Кто-то прошел вниз, в кладовые и сумел открыть дверь, ключи от которой имелись только у Игоря.
Она потихоньку выскользнула на лестницу и, перегнувшись через перила, заглянула вниз. Там ярко светился прямоугольник раскрытой двери, а в нем вырисовывались тесно прижавшиеся фигуры. Мара с облегчением вздохнула, узнав Пальцева и Беллу и поспешила вернуться в кабинет. Если их волнует интим в подвале - то мешать не стоит.