Возвращение мастера и Маргариты
Шрифт:
– Довольно, - пророкотал за стеной Роланд.
– Оставьте ее, пусть продолжает работать на них.
– А как же мы, экселенц? Я отказываюсь стоять у плиты и открывать двери всяким. Я не этот, что там в корсете пел. У меня нервы не железные, Амарелло вмиг преобразился в горничную. Абсолютную наготу скрывал лишь кружевной передник, белая наколка на рыжих волосах и золотые туфли.
– Вот на почве трудового стресса.
– Он изобразил кривыми волосатыми ногами книксен.
– Ой, это уже эпидемия!
– зашипев и вздыбив шерсть, кот отпрыгнул.
Между тем, Шарль, подоспев к хозяйственному выходу ресторана, сработал чисто. Разыграл сцену совершенного непонимания случившегося, велел вызвать к замершей даме врачей и скрылся в ночи.
Во флигельке его встретил изображающий Зеллу клыкастый, а кот, мурлыча, стал тереться о ноги и норовил запрыгнуть на колени. Непонятый Шарль уединился в углу гостиной.
– Так что же с намеченным свиданием?
– Не унимался кот.
Чрезвычайно обидчивый Шарль не обернулся, он чинил пенсне, составляя из трех разбитых моноклей.
– Они изволят сердиться, - заметил Амарелло.
– Вот скука-то.
Часы на камине начали отбивать полночь.
– Новый год, господа. Вы обратили внимание?
– промолвил, не оборачиваясь и не оставляя отвертку, Шарль.
– И правда!
– обрадовался кот.
– Я отправляюсь прогуляться по крышам. Кто со мной? Россияне жаждут чудес.
– Ничего они уже не жаждут, - буркнул, унося таз с зеленой грязью, Азалелло. Он вернул прежнее облачение и озабоченность хозяйством.
– Тогда я один, - небрежно насвистывая мотивчик из репертуара недобитой Ангелиной певички, кот двинулся по коридору в сторону роландовской спальни. За ним молча, словно случайно, последовали остальные.
Они столкнулись у неплотно прикрытой двери и воровски прильнули к щелке. Над обстановкой спальни экселенца особенно не мудрили - перенесли мебелишку из опочивальни маркизы Помпадур. Но Роланд и тут проявил придирчивость - заставил сократить количество предметов, убрать усыпанную самоцветами конструкцию с "ночной вазой" и оставить от пышного балдахина над кроватью скромный зачаток: резной позолоченный полукруг с вензелем W да немного драпировок синего бархата. К тому же он, как оказалось, пользовался электричеством!
В щель было видно, что на тумбочке у изголовья Роланда горит лампа под зеленым колпаком. В ее свете на высоко поднятой подушке вырисовывался горбоносый профиль в поблескивающих очках. Услышав шорох, Роланд отложил книгу, которую с интересом читал.
– Что еще за тайные собрания под дверью? Извольте войти.
– Кх... Экселенц... Маленькое сообщение...
– выступил вперед Батон. Осмелюсь напомнить: Новый год!
– Разве?
– Не двухтысячный, экселенц. Мы знаем, что вы отмечаете только тысячелетия. Но специфика местной ситуации такова...
– Аборигены вселятся. Жители Москвы опасаются, что до двухтысячного дотянет только президент, - вставил осторожно Шарль.
– В
– Да чего там наблюдать?
– гаркнул Амарелло, - Повеселиться охота.
Батон оттеснил его локтем и деликатно проурчал:
– Мы можем присоединиться к торжеству, экселенц?
– Ступайте. Только уж извольте - без глупостей, - предупредил Роланд и поднял руку в знак прощанья.
– С Новым годом, друзья.
Подождав, когда за визитерами закроется дверь, он снял очки и принялся за книгу. Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита". "...Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это!..."
– Формулировки мне всегда удавались!
– пробормотал он, молодея. Только что могущественному экселенцу пришлось изображать одряхление и даже прибегнуть к маскараду с очками. Экселенц не был расположен принимать участие в забавах свиты, но и не хотел охлаждать пыл скепсисом всеведения: шутки учеников были известны ему наперед.
Он отложил книгу, затем долго смотрел сквозь потолок в ночное небо, что-то обдумывая. Вздохнул, порылся в тумбочке, извлек зеленую обтрепанную папку, на задней крышке которой было выдавлено: "Папка канцелярская. Цена 14 коп." Развязал тесемки, быстрыми пальцами карточного шулера не глядя пролистал стопку листов и вытащил из нее нужный.
"...В канун Нового, 1932 года вдоль Кремлевской набережной..."
Глава 31
"В канун Нового, 1932 года вдоль Кремлевской набережной по направлению к мосту двигались двое мужчин - высокий костистый и среднеростый кругловатый. В свете фонарей ювелирной россыпью блестел мелко сыплющий снег, тянула по скованной льдом реке поземка, серебрилась изморозью кирпичная кладка стены. Ветер дул прямо в лицо идущим резкими, злобными порывами.
Рядом с кругловатым, обнюхивая сугробы, послушно трусила старая собака с отвислым брюхом. Она изредка тянула за поводок, увлекая в сторону хозяина - человека интеллигентной наружности, прячущего лицо в поднятый каракулевый воротник ратинового пальто. На черноволосой голове лежала пирожком шапка такого же шоколадного каракуля, руки прятались в толстых, подбитых мехом, перчатках.
Второй - сухощавый и прямой, как палка, шагал размашисто, подставляя лицо ветру и сунув голые кисти в карманы старой шинели.
– Никак не смирюсь с московскими зимами. Мучаюсь, словно эфиоп. Все же я фрукт южный. В такие морозы, если б не Дуся, меня под пистолетом из дома не выгнать, - хозяин собаки потуже стянул узел кашне.
– Я-то и вовсе за компанию страдаю, - откликнулся второй.
– Считайте, Борис, что вы и меня вместе с Дусей выгуливаете. Привык, знаете ли, с осени к нашим моционам. Да и сплю плохо, если не выгуляюсь. Всю квартиру провонял: смолю и смолю.
– Заслонившись от ветра он прикурил новую папиросу и щелчком отправил в сугроб окурок.