Шрифт:
Василий Григорьевич ЯН
ВОЗВРАЩЕНИЕ МЕЧТЫ
Два воина в блестящих латах и высоких ботфортах с медными шпорами освещали пылающими факелами вход в каменную башню. Тюремщик, гремя большими ключами, отворял ржавую железную дверь, ведущую в страшное подземелье, откуда узникам не было возврата.
Император вошел в мрачную каменную пасть. Там начинался спуск. Он вспомнил, что должно быть тринадцать ступеней. Повеяло холодом и сыростью. Впереди шел факельщик, за ним тюремщик. Красное пламя трепетало, и тени прыгали
За императором следовал второй воин с факелом, камергер Иоахим и слуга-араб с корзиной, в которой находились кисти винограда, апельсины, кувшин вина и серебряная кружка. Сегодня император хотел проявить милость к заключенным.
За поворотом открылся темный коридор с несколькими низкими дверями по обе стороны. В одной из них, в "глазке", императору почудился чей-то тревожный взгляд.
– Которую камеру прикажешь открыть?
– спросил тюремщик, толстый, с опухшим красным лицом и узкими глазами-щелками под нависшими щетинистыми бровями.
– Где находится Пьетро де ла Винья?*
_______________
* П ь е т р о д е л а В и н ь я - выдающийся итальянский
государственный деятель, философ и поэт XIII века, вышедший из
бедной, незнатной семьи и своими выдающимися способностями
проложивший себе дорогу; достиг высокого положения, став канцлером
(первым министром) царствовавшего в то время в Сицилии наследника
Великой Германской империи - Фридриха II Гогенштауфена.
Фридрих II сам был поэтом, покровителем ремесел и искусств,
основателем Поэтической академии в Палермо и Неаполитанского
университета и непримиримым врагом папства, в борьбе с которым прошла
вся его жизнь. Однако, когда завистливые придворные, оклеветав,
обвинили Пьетро де ла Винья в измене, Фридрих вверг того в темницу и
ослепил. Историки не колеблясь утверждают, что де ла Винья был
невиновен и погиб в тюрьме, покончив с собой в порыве отчаяния.
Данте в своей поэме "Ад" (песнь 13) встречается с Пьетро де ла
Винья. Когда Данте с Вергилием вступают во второй пояс Ада, где
караются причинившие себе вред и где самоубийцы превращены в
узловатые древесные стволы, на которых гнездятся гарпии, Пьетро
отвечает на вопрос Вергилия:
...Я тот, кто оба сберегал ключа
От сердца Фредерика и вращал их
К затвору и отвору, не звуча.
Хранитель тайн его, больших и малых,
Неся мой долг, который был мне свят,
Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
Развратница, от кесарских палат
Не отводящая очей тлетворных, - Зависть,
Чума народов и дворцовый яд,
Так воспалила на меня придворных,
Что Август, их пыланьем воспылав,
Низверг мой блеск в пучину бедствий черных.
Смятенный
Замыслил смертью помешать злословью,
И правый - стал перед собой не прав.
Моих корней клянусь ужасной кровью,
Я жил и умер, свой обет храня,
И господину я служил любовью!
И тот из вас, кто выйдет к свету дня,
Пусть честь мою излечит от извета,
Которым зависть ранила меня!
– Имена заключенных мне неведомы. Мне говорят только их номера.
– В девятой камере, - сказал камергер Иоахим.
– Она в конце второго коридора.
Все двинулись дальше, в боковой узкий проход, еще более сырой и темный. Глухой шум раздался впереди в темноте. Большие рыжие крысы, прыгая одна через другую, с писком метнулись навстречу, под ноги шедшим, и быстро разбежались, исчезая в щелях между плитами, метнув черными голыми хвостами.
– Бесовское отродье!
– проворчал тюремщик.
– Я приносил несколько котов, так проклятые крысы их загрызли и сожрали.
Небольшая низкая дверь в девятую камеру подалась с визгом после сильного нажима плечом угрюмого тюремщика. Узкий подвал, сложенный из каменных плит. На стенах еще кое-где сохранилась штукатурка, густо покрытая зеленоватой плесенью.
Вдоль стен повисли восемь заржавленных железных цепей с кандалами. В дальнем углу сидел на соломе человек. Он поднялся, зазвенев цепью, которой одна его нога была прикована к стене. Шатаясь, он ухватился за стену худой, костлявой рукой. Старик с длинными, седыми, пожелтевшими космами, ниспадавшими на плечи, полуприкрытые отрепьями истлевшей одежды, он застыл, как бы прислушиваясь. Вместо глаз зияли две гноящиеся красные впадины.
Все с ужасом и жалостью смотрели на изможденного старика, похожего на выходца из могилы. В воцарившейся тишине слышалось только потрескивание горящих факелов и шипение капель смолы, падавших на сырой пол.
– Здравствуй, Пьетро де ла Винья!
– с трудом выговорил император.
– Кто вы?
– хрипло спросил узник.
– Зачем пришли? Неужели, чтобы привести в исполнение последнюю милость августейшего императора? Я давно всеми забыт, даже смерть не приходит за мной, чтобы увести в царство теней.
– Он безумный...
– прошептал тюремщик.
– Уж столько лет каждый раз, как я приносил ему пищу и воду, он все время разговаривает один, воображая, что у него полная камера людей.
– А помнишь ли ты свое имя?
– спросил император.
– Теперь я только девятый узник, единственный оставшийся в живых в этой каменной щели, безымянный мечтатель...
Император, взволнованный, прикрыл глаза рукой, сделал знак камергеру, чтобы тот продолжал разговор с узником.
– Наш великий августейший император, как всегда, захотел проявить свою милость. Он прислал тебе вина и плодов.