Возвращение мечты

Ян Василий

– Я до глубины души признателен моему августейшему владыке за его новую милость, хотя время сделало меня безразличным к мирским радостям.

– Почему ты говоришь: "Новую милость"?
– спросил император.
– Какие же раньше ты видел его милости?

Старик вздрогнул и как-то насторожился, ему послышалось что-то знакомое в услышанном голосе.

– Самая великая милость, мне оказанная, - та, что император разрешил мне пребывать в этом приюте чудесных встреч.

– Каких встреч? С кем?

– Когда

судьба сыграла со мной горькую шутку и после того, как я занимал одно из первых мест в империи, я был ввергнут в мрачную клоаку, я сказал себе: "Все к лучшему. Это испытание моего мужества. Я не покорюсь судьбе и не впаду в уныние, которого ожидают мои враги..." И тогда я создал себе собственный прекрасный, сказочный мир, в котором начал жить, не зная границ между веками, странами, народами.

– Я же сказал, что он безумный, - пробормотал тюремщик.

– Говори, говори дальше, - приказал, задыхаясь от волнения, император.

– Со мною вместе к этой стене были прикованы восемь человек: один патер, провозгласивший в церкви, что наш великий император трижды проклят его святейшеством папой Григорием, и призывавший богомольцев также проклинать нашего благодетеля Фридриха Второго. Затем два удальца, в пьяном виде бранившие в таверне нашего милостивого покровителя. Один морской пират, два купца, обманывавшие народ, аптекарь, продававший зелье для вызывания дьявола, и, наконец, монах, ходивший по базарам, проповедуя, что настали последние времена, и в мир явился антихрист в лице императора Фридриха.

– И все они были казнены?

– Нет. Хуже. Они умерли здесь от уныния, от слез, оттого, что разучились смеяться, постепенно видя смерть одного за другим, а я, ослепленный по милости императора, от этих ужасов был избавлен. Все они бранили и проклинали того, кто посадил их на цепь в подземелье, а я его восхвалял и благодарил за щедрость, сочиняя и записывая радостные песни.

– Записывал?
– удивился император.
– На чем же ты писал их?

– Я их записывал осколком кремня на заплесневелой стене. Теперь я знаю, что они не умрут, что они останутся жить после моей смерти, и юноши и девушки будут повторять их.

С удивлением слушал император речь старика. Он приказал факельщику подойти поближе и пытался прочесть каракули, выцарапанные на стене дрожащей рукой слепого. Записей было много, но известковые капли, медленно стекавшие по стене, смывали драгоценные строки.

– Мне трудно прочесть твои песни, - сказал император.
– Время их быстро смывает. Может быть, ты их помнишь? Скажи нам ту, в которой ты восхваляешь императора Фридриха за милость, оказанную тебе. Как все это необычайно!
– шепотом промолвил он, обращаясь к камергеру.

– Конечно, я помню многие свои песни. Слушай!
– И старик с глубокой взволнованностью и страстью прочел:

Великим ты себя считаешь, император.

А слышен

ли тебе насмешки тонкой свист?

Безжалостный тиран, надменный триумфатор,

В народе шепчутся: "Он дьявол, антихрист".

В исканьях же твоих заслуги несомненны:

Востока дивный мир открыл ты для веков,

Переведя "Канон" бессмертный Авиценны

И в школы пригласив арабских мудрецов.

Ты выжег мне глаза, замкнув в темнице тесной,

Меня послал ты в мир незримый и чудесный,

Куда пришли Гомер, Анакреон, Спартак...

В безумстве грез моих они, приняв участье,

Беседами со мной давали столько счастья,

Что стал лазурным днем мой долголетний мрак.

Изумленный пламенной речью узника, Фридрих прошептал:

– Я "безжалостный тиран, надменный триумфатор"? Однако! Он говорит со мной и непочтительно, и дерзко... Правильно я наказал его!
– И, обращаясь к старику, он сказал: - Прочти мне еще твои стихи.

– Хорошо. Слушай:

Она вошла ко мне... Светился нимб волос

Вокруг лица ее с алмазными глазами,

Меня коснулся шелк благоуханных кос,

И грязный, влажный пол покрылся вдруг цветами...

Я осязал тепло ее атласных рук,

И жарких, жадных уст к устам прикосновенье,

И не было в тот миг на свете страшных мук,

Каких не принял бы, чтоб удержать виденье.

Я снова молод был, беспечен, полон сил,

Свободен, как орел, и я ее просил:

"Не уходи, побудь, желанная, со мною!"

Но, тая медленно, как тучка в вышине,

Она с улыбкою шепнула нежно мне:

"Я снова возвращусь. Ведь я зовусь мечтою"...

– Какой неукротимый, несгибаемый старик, - проворчал император и сказал узнику: - Ты больше не останешься в этой сырой яме. Камергер Иоахим, прикажи расковать Пьетро де ла Винья. Приставь к нему писца, которому он продиктует свои песни. Затем принеси их мне. Я тебя прощаю, Пьетро де ла Винья! Твоя волшебница мечта снова к тебе прилетела и широко открыла двери в новую, счастливую жизнь. Я возвращаю тебе свободу!

* * *

Через день Фридрих получил первую часть песен, записанных усердным секретарем со слов ослепленного канцлера-поэта.

А еще через день император призвал камергера Иоахима и сказал:

– Я прочел все песни, сочиненные Пьетро де ла Винья. Это непокорный, слишком самостоятельный ум. Такие песни мне не нужны, и они опасны, волнуя простой народ. Но я обещал ему свободу и не откажусь от своих слов.

* * *

Согласно повелению императора, в подземную темницу отправились камергер Иоахим с письменным приказом смотрителю дворцовой охраны, опытный кузнец с клещами и молотом для того, чтобы расклепать кандалы, брадобрей, слуга-араб с ведром теплой воды, мылом и мочалкой и второй слуга с чистым бельем, одеждой и башмаками.