Возвращение Орла
Шрифт:
– Сны… Разные они бывают, – словно услышав капитанский укор, не согласился Семён, – Африка вон в прошлом году во сне гонорею подхватил, – и виновато покосился в сторону Кати, но её рядом не оказалось, она, в своих мыслях, сидела чуть поодаль около кромки воды как серовская Ифигения в Тавриде, даже со спины чувствовалась какая-то не женская печаль-тоска, не сочувствие вызывающая, а лишь желание приобщиться, Семён даже движение сделал в её сторону… но кто-то упёрся ему в грудь и одновременно отвесил подзатыльник: куда ты, мол, со свиным рылом, это ж на самом деле Ифигения! И в это, после только
Спали или пили?
Ведь не в том беда, что русский человек пьет, а в том беда, что русский человек думает.
В. Пьецух
Дальнейшие вспоминания были абракадаброй. Если в Ахтиарскую бухту они заходили всей командой, и фантасмагорическому походу были свидетельства – потопленный «Северный орёл» с этой стороны и письмо (почему на листке из его тетради?) с той, то следующие сны шли россыпью в частно-переплетённом порядке, как будто нанятый морфеем киномеханик торопился, зарядил в свой аппарат сразу шесть плёнок, перепутав при этом концы и начала, и крутил с удесятерённой скоростью, что, правда для сна вполне приемлемо. И можно было бы так и посчитать эту абракадабру снами, если бы не исчезнувшие почти полтора литра спирта – за каждого персонажа, оказывается, пили! Виночерпий удручённо потряхивал жалкими остатками в опустевшей фляжке.
– Так вы спали или пили? – никак не мог взять в толк Семён.
– С Яковом – пили… – нахмурился, вспоминая, Африка.
– С каким Яковом? – Семён демонстративно оглядел поляну, мол, где этот Яков?
– Звездоночным… ну, Заведеевым. Вон, Аркадий ещё сеть с ним хотел ставить, тоже рыбак оказался.
– Поставили? – обратился уже к Аркадию
– Не… он же человеков собрался ловить, ячея, поди, полметра… так, выпили и всё.
– Поди…– передразнил Семён. – И всё?
– Ну, как… с рыбалкой всё, а на благословение Годунова он остался, пить-то мастак.
– На чьё благословление? – Семён в изумлении опустился на камень.
Теперь все посмотрели на Капитана.
– Да, благословляли Годунова на великое государство Московское, – совершенно трезвым голосом доложил Капитан – было ведь, чего теперь сюсюкать, – что бы там не говорили царь был правильный, невезучий только. Хорошо выпили за Бориса Фёдоровича.
– А за твоего Мандельштама не стали! – как будто наябедничал Семёну Аркадий.
– Его тоже на царство? – осторожно спросил Семён, больше, чем потёмкинскому письму и Годунову, удивляясь Аркадию – адвокатом к Мандельштаму?
– Нет, его арестовали сегодня…
– Вот тоже событие – арестовали… – передразнил Аркадия Африка. – Не убили же!
– А что
«Ого!»
– Сам застрелился, – опять парировал Африка, – не по-божески.
– То есть если убьют – это по-божески?
– И это не по-божески.
– Запутался ты со своим богом. По-честности надо, никогда не запутаешься. Я за Фадеева выпил, помянул. И Савву помянул он тоже сегодня застрелился… или застрелили – не разглядел.
– Тьфу, дурак… поминать надо на третий день, то есть послезавтра.
– А у меня и послезавтра сегодня было.
– Вроде добрый ты парень, что ж тебе всё самоубийцы снятся?
– Не только самоубийцы, и убийцы – Али Агджу слышал? Тоже ведь сегодня отличился. Но не попал. Чего это ты морщишься, ты ведь тоже там околачивался.
– Я в Фатиме в это время был.
– Подслушивал или подглядывал? Богоматери там восемнадцать уже было?
– Дурак ты дурак.
– Ладно вам… Потом?
– Потом пожар тушили, – вставил своё Николаич, – по соточке для храбрости – и в огонь!
– Вижу, – перевёл взгляд Семён на залитый ухой костёр, – воды, конечно, взять было негде. Пирогами и блинами… А кто горел-то? Опять Аввакум?
– Зачем Аввакум? Аввакум на триста лет раньше. Лаборатория горела. Полвека человеческого прогресса сожгли: волновой радиопередатчик, все исследования по излучению…
– Автомобили без движков! – Поручик потирал обгоревший левый ус.
– Да – самодвижущиеся экипажи, беспроводная энергетика… да всего не перечтёшь.
– Не спасли?
– Нет, – вздохнул Поручик и хитро улыбнулся, – кое-что, конечно, по экипажам я выхватил.
– А потом уж отмечали день рождения.
– Чёй? – спросил Семён и запнулся – как же было забыть: вчера, 12 мая, Аркадию, Валерке Ощепкову, исполнилось 33 года. Вылетело из головы. А сам он, видишь, скромник. – Аркадий! – начал было запоздалую оправдательно-поздравительную речь, но Аркадий перебил:
– Сегодня же, 13 мая, день рождения Будды. В 563 году до нашей эры…
– Во сне узнал? – поддел лиофила Африка.
– Я всегда знал! По-честности! – если б не добавил про честность, могли бы и поверить. – Буддизм – это…
– Сборище самых гордых ничтожеств, – не унимался православный неофит.
– Да лучше, чем сборище слезливых дураков.
– Это ж сколько б ему сейчас было? – примиряющее спросил Капитан.
– 2551, – мгновенно, смахнув соплю, сосчитал самый дымный из всех умных, но светлеющий на глазах Николаич.
– Вот на просветлённом мы и сломались.
– Да-да-да… – Виночерпий уже через горлышко заглядывал во фляжку, а вдруг? – был Гаутама, был Будда он неладен!
– Не сразу! За каждые сто лет старой эры мы выпили, Аркадий нам даже лекцию прочитал… – вспоминали наперебой, шаг за шагом, как вспоминают только что просмотренный сон.
– Аркадий? Лекцию? Про Будду? – Семён потихоньку переставал удивляться.
– Про нас, про Будду.
– Всё же сходится! – вдохновлённо начал Аркадий.
– Ушли из дома, занялись самоистязанием, чуть не передохли, плюнули на всё, сели под ветлой и в 35 лет в майское полнолуние достигли просветления.