Возвращение Орла
Шрифт:
– Сказал эфиоп…
– Человеческим голосом.
– Да Эфиопия – первая православная страна в мире!.. Давайте, давайте, смейтесь, боженька-то вам все язычки поотрывает.
– Кто-кто?
– Бо-жень-ка.
– Бо-Женька?
Женька умилился такой расшифровке.
– Именно – Бо-Женька. Что он всё-таки там сидит сиднем?
– У него с рекой свои боты, – знающе сказал Капитан.
– А ты подслушать можешь? Или попросить его рассказать?
– Лёху? Рассказать? Да он только два слова и знает: чёлн да рыба.
– А водка?
– Значит – три.
– Типичный игнорамус – ввернул Семён, – три слова всего знает,
Аркадий тем временем вытряхнул рыбу на песок. Десятка полтора, пополам икряных и шершавых, плотвиц, два подлещика и щучка не больше килограмма. Щучка ещё пыталась оттопыривать жабры – дышать.
«Опять попалась! – подумал Капитан, – что ж, терпи».
– Уха!
– Ушица!
– Юшечка!
И засуетились: Капитан с Аркадием – чистить рыбу, Семён – лук и картошку, Поручик – к костру, лишь Виночерпий, священная корова, оставался вне каких бы то ни было работ, как алхимик – со своими фляжками и мензурками.
Семён, справившись с картошкой и отметив с удовлетворением, что дальше всё пошло само собой, завёл мотоцикл. Капитан, болезненно воспринимавший любую неполноту команды, пытался отговорить, тем более, что, ну, ни к чему на берегу женщина, особенно сегодня, когда, наконец, может произойти событие, о котором даже вслух говорить не пристало, но которое должно произойти пренепременно: время, знаки, предчувствие – всё говорило о готовности пространства принять их в свои тайные фибры…
– Я обещал. Привезу на уху и отвезу.
Капитан уступил, вспомнив дедово: «Ситуацию через колено не ломай. Пусть всё идёт, как идёт, тут уж не ты хозяин…», и подумал, что коса сама её не пустит, не очень она к женщинам…
Африка пошёл к Лёхе.
– Правда, что погоду можешь заказывать? – спросил, балансируя между усмешкой и искренним интересом.
– Как это? – рыбак с трудом сумел до полглаза поднять быстро отяжелевшие выгоревшие ресницы.
– Н-да… ну, какая завтра погода будет?
– Завтра… будет… ого-го! – и ресницы захлопнулись.
Не добившись от Лёхи признанья, Африка вернулся к ондулятору с новой, такой для него старой идеей.
– Семён, значит, с кралей будет, а мы?.. А мы, Серёга?
Переморгнулись с Поручиком, взяли для верности гитару и уселись в «копейку».
Капитан («через колено не ломай…») только двигал желваками, но эту ампутацию команды удалось предотвратить.
– Вы за ГИГХСовскими или за ЛЗОСовскими? – поинтересовался Виночерпий.
– Там видно будет.
– Там уже ничего видно не будет, вы же неправильно едете, – Виночерпий знал, что говорил.
– Как?
– Да перед такой поездкой…
– А-а-а! – понятливо выдохнули двое из «копеечного» ларца и вернулись к столу – на минуту…
И косу заволокло прозрачным мятным туманом…
Вечер
Первое явление Орла – Сновидения – Спали или пили? – Смерть Орла – Ока в закатные минуты
Кто не ожидает неожиданного, тот не найдёт сокровенного.
Гераклит
Первое явление Орла
И стали видимы средь сумеречной сини
Все знаки, скрытые…
М.Волошин
Когда мотоцикл с крутого берега по дорожке между двух вётел съехал на косу, белый столб растворился, а взору предстала дивная
Лёха, как заколдованный, по-прежнему сидел в своей демонской позе на мысу напротив бакена. Семён с Катей, аккуратно обойдя спящих и разлитую уху, встали от него по обе стороны, чуть сзади.
Напротив них на реке расходились две баржи, пустая – вниз, гружёная щебнем – вверх. Потом вверх прошёл двухпалубный теплоход «Свирь», потом вниз, обещая покачать бакен на волне, трёхпалубный «Академик Петров». Вдоль другого берега, едва различимая – почти полкилометра ширины! – проскользила стайка байдарок, и после них, словно дождавшись, наконец, необходимого для чуда затишья, река, как истончающийся мыльный пузырь, начала менять цвет, медленно, по минуте на оттенок: невидимый фонарь, то ли с неба, то ли со дна подсветил сначала малиновым, потом добавил, не смешивая с малиновым, синего, оба заменил на густой изумруд, подзолотил его до фисташкового металлика, потом остался один металл, но и его серый блеск тут же, не дав своей минуты металлу, начал заполняться предгрозовым фиолетом, как будто малиновый с синим всё-таки смешались, пройдя через эту многоэтапную колорную алхимию. Фиолетовым и густым стал воздух, густым и при этом во много раз прозрачней прежнего белого, не просто прозрачней – стекло его как будто превратилось в увеличивающую линзу – всё, в какую сторону, в какую даль не посмотри, было различимо до мелочей: утка с недавно вылупившимся выводком в заводи на том, чуть не за километр, берегу, там же голубые стрекозы над стеблями осоки, даже поплавок рыбака, бывшего до этого вместе со своей лодкой досадной точкой на водном горизонте. Проплыл – далеко ли, близко? – чёлн, ещё один, выплывшая из иного времени вёсельная барка, дружно скрипя всеми двенадцатью уключинами, потащила рыбный или творожно-масляный груз вверх, должно на Москву… А воздух становился всё гуще и прозрачней, ровный бриз качнул листики прибрежного ивняка, над горизонтом полыхнула синяя зарница, на двадцатый удар сердца бриз принёс небесный вздох – всё, что осталось от далёкого грома.
– Смотрите, вот он! – Лёха поднялся с корточек и градусов на сорок, как лыжник-прыгун с трамплина, наклонился вперёд.
«Почему он не падает?» – предательски заработала голова у Семёна, и воздух сразу стал жижеть.
– Я не вижу, – не проговорил, почти проплакал он.
– Смотри за горизонт, – прошептала Катя, – нет, лучше выше кончика носа…
Семён растерялся – перед ним была только красавица Ока, судорожно начал менять фокус – и за горизонт, и выше кончика носа – ничего! Вспомнил, как учили его смотреть на картинки–обманки, где из ровного узорчатого фона проявлялись и оживали объёмные фигуры предметов, также размежил глаза и… увидел! Три паруса уходили по Оке в сторону Коломны, не уменьшаясь при этом, а, наоборот, увеличиваясь.
Лёха вошёл в свой чёлн и поплыл следом, с каждым гребком – так показалось Семёну – тоже становясь, вопреки оптике и геометрии, все больше и великанистей…
Сновидения
—Выпейте покуда, на дорогу!– сказал он
О.Генри, «Короли и капуста»
Кто смел, кто смел положить ко мне эту записку? – набросился на него Потёмкин, тряся в руке небольшой лист синей почтовой бумаги.