Возвращение плейбоя
Шрифт:
– Мне не хватало веры в себя, – сказал он Лукасу, ища среди булыжников опалы в один из промозглых дней прошлой зимой.
Это признание застало Лукаса врасплох, потому что они никогда не вели разговоров по душам. Основными предметами обсуждения были добыча самоцветов, футбол и пиво.
– Не надо сомневаться в собственных силах, – продолжил старик. Так Лукас узнал, что к тому времени, когда Скит добился успеха в жизни и вернулся в Нью-Йорк, чтобы сделать предложение своей Миллисент, она успела выйти за другого. – Большинство людей хочет
Настала очередь Лукаса отвести взгляд. Он знал, что старик догадывался о его решении забыть прошлое, которое он никогда по-настоящему не пытался изменить…
Лукас решительно отбросил все воспоминания и вернулся к письмам. Была первая неделя июня. Заявки перестали принимать две недели назад, но они все равно исчислялись тысячами.
Он посмотрел на лист бумаги и поморщился от головной боли.
– Звонила Грейс, – сказала Серафина. – Она хотела, чтобы вы забрали ее у бабушки без четверти восемь.
Лукас подумал, что совсем забыл о Грейс. Она была внучкой той самой Миллисент, которую когда-то любил Скит, и Лукас не раз подумывал, уж не пытался ли Скит из могилы предпринять собственную попытку устроить их брак. Ведь это он сделал так, чтобы состоялось его знакомство с Грейс.
– Почему вы нас не соединили?
– Она попросила не беспокоить вас. – Серафина не сводила с него пристального взгляда. – С вами все в порядке?
– Да, просто устал.
– Тогда поезжайте к Грейс, – улыбнулась Серафина. – Скучно не будет.
– Не могу. Нужно закончить некоторые дела. А вот вам пора домой.
– Скоро пойду. Еще просмотрю парочку заявок. А вы пока можете заняться этими, – сказала помощница и вышла из кабинета.
Лукас поднялся, потянулся и начал мерить шагами комнату, пытаясь набраться энтузиазма для встречи с Грейс. Хотя в этом не было нужды. Она была чудесной девушкой. Все, включая его мать и Серафину, любили Грейс, которая говорила на пяти языках и была прекрасным специалистом в области истории искусств. Она курировала выставки для одного из главных художественных музеев города. А еще у Грейс были белокурые волосы и голубые глаза. Так, должно быть, выглядела ее бабушка полвека назад. Скиту она бы точно понравилась.
Вот почему Лукас несколько раз выводил ее в свет и также приглашал на ужин в кругу своей семьи. С ней было хорошо. Но, несмотря на замыслы старого Скита и надежды матери Лукаса, он не собирался жениться на ней.
Дверь в кабинет открылась, и вошла Сера.
– Я думал, вы уже ушли, – удивился Лукас.
– Как раз закончила с почтой. Тут есть одно письмо, на которое вам следует взглянуть.
– Больше никаких писем на сегодня. Меня уже тошнит. Все жители Нью-Йорка хотят, чтобы я дал им полмиллиона долларов.
– Только не эта леди, – помахала конвертом Серафина и положила его на стол. – Все, что ей нужно, – это половина лодки!
– Половина… чего? –
– Половина лодки, – пожала плечами Сера. – Вы можете в это поверить?
Лукас бросился к столу и схватил конверт. Только один человек во всем мире мог попросить у него половину лодки. Это была Холли.
Холли. После стольких лет. Его усталость как рукой сняло. Сердце громко колотилось, когда он смотрел на ее подпись внизу напечатанного на машинке листа бумаги.
Холли Монтгомери Халлоран. Лукас посмотрел на штамп колледжа Святого Брэндана, в котором она преподавала. Письмо было коротким, но он не успел его прочесть, потому что из конверта выпала фотография лодки.
Лукас подхватил снимок прежде, чем он упал на пол, и посмотрел на него с болью и тоской, такой огромной, как пробоина в корпусе судна. Кто-то, скорее всего Мэтт, починил корпус. Но мачта все еще оставалась сломанной. Дерево прогнило. Лодка нуждалась в ремонте.
У Лукаса закружилась голова, и он, почти не дыша, рухнул в кресло.
– Ваша? – спросила Серафина, глядя на фотографию.
– Только половина, – с трудом выдохнул он.
– Какая из них? – улыбнулась его секретарь.
Ответа не последовало. Лукас молча покачал головой.
– Мне кажется, вы знаете эту женщину, – мягко заметила Серафина. – Холли? – Конечно, она знала ее имя, потому что прочитала его на конверте.
– Да.
Серафина молча ждала пояснений, но Лукас больше ничего не добавил.
– Ладно. Вы занимаетесь Холли и лодкой, а я ухожу домой.
Не поднимая глаз, Лукас подождал, пока за помощницей закроется дверь. Он поднял письмо, еще раз взглянул на подпись и закрыл глаза.
Воспоминания калейдоскопом сменяли друг друга: Холли девять лет, худая и очень высокомерная; Холли тринадцать, все такая же веселая и шумная, но уже с непонятно откуда взявшимися округлостями, бежит по пляжу; Холли пятнадцать, роскошные золотисто-каштановые волосы и маленькая грудь; Холли семнадцать, голубые глаза светятся нежностью, когда она с обожанием смотрит на Мэтта; Холли восемнадцать, те же голубые глаза смотрят сурово, осуждая Лукаса за то, что Мэтт сломал ногу; затем, две недели спустя, Холли на своем выпускном вечере, красивая и дерзкая. Потом более нежная и мягкая, смеющаяся и посылающая улыбки. На этот раз ее улыбки предназначаются ему.
И вот Холли ночью на лодке его отца. В ее глазах сомнение, потом страх, потом удивление, и наконец…
Лукас глухо застонал.
Он уронил фото на стол и дрожащими пальцами взял лист бумаги, чтобы прочесть первые строчки от Холли Халлоран, которую он не видел больше десяти лет.
Глава 2
Проклятье. Где же она?
Лукас, подбоченившись, стоял на пирсе. Он прищурился, пытаясь различить Холли в огромном количестве каноэ, каяков и педальных лодок, которые наводнили этим субботним утром маленькую бухту на побережье Ист-Ривер.