Возвращение повесы
Шрифт:
Дженси же почувствовала себя так, как будто судебный пристав расспрашивал ее родственников о какой-нибудь краже. Ей ужасно хотелось куда-нибудь спрятаться, лучше всего убежать.
Марта тяжело вздохнула и проговорила.
– Если бы мой муж об этом знал, он бы уже давно забрал ребенка к себе. Оставьте ее у меня. С ней здесь будут обращаться как с моей дочерью. Но у меня условие: в дальнейшем она не должна встречаться ни с вами, ни с кем-либо из вашей семьи.
Дженси еще не все поняла, а мать уже повернулась к ней и сказала:
– Значит, так. Это отличное предложение,
Потом Дженси осталась наедине с суровой женщиной в черном, и та сказала:
– Первым делом – мыться.
Теперь она с содроганием вспоминала, какая в те годы была вшивая. Ее волосы просто кишели вшами, и Марта их коротко остригла, пообещав, что они скоро отрастут и станут красивее, чем прежде. Дженси полагала, что при этом плакала, но не помнила, как ее стригли. Помнила только, что несколько недель плакала из-за того, что ужасно скучала по шумному и бестолковому семейству Хаскеттов; она мечтала о том, чтобы мама поскорее пришла и забрала ее.
В этом доме ей даже имя изменили.
– Мне не очень-то нравится твое имя, – сказала Марта. – Теперь ты будешь Нэн, понятно? И забудь о Хаскеттах, малышка. Никогда о них не упоминай. Когда ты подрастешь, мы всем скажем, что ты родственница мистера Оттерберна. Из Аргайла. Это довольно дикое место, чем и объясняются некоторые твои недостатки. Но если тебя начнут расспрашивать, то постарайся отвечать туманно. Говори, что жила в разных местах, у разных дальних родственников. Будем молиться, чтобы правда не вышла наружу. Хаскетты!.. – с содроганием добавила Марта. – Не так-то приятно было узнать, что Арчибальд Оттерберн с кем-то согрешил, но чтобы с женщиной из семейства Хаскеттов…
Господи, что подумает Саймон Сент-Брайд, если когда-нибудь раскроется, что он женился на одной из Хаскеттов?!
Она должна сказать ему правду, пока не поздно.
Но тихий голосок в душе, так похожий на голос матери, говорил, что нельзя этого делать.
«Сейчас не время что-то предпринимать, птенчик, верно? Сейчас надо оплакивать доброго человека Исайю Тревитта и достойно проводить его в могилу».
Правильно это или нет, но ничего другого ей не оставалось.
И конечно же, следовало переодеться, надеть чистое платье. Она привезла с собой несколько платьев, второпях перекрашенных в черный цвет; после путешествия на корабле они имели убогий вид. Она не привыкла к услугам служанок, поэтому все ее платья были такого фасона, чтобы надевать без посторонней помощи. А вместо корсета она носила лиф.
Однако у нее оставалось одно хорошее черное платье, сшитое специально к похоронам Марты. Она его несколько раз надевала, когда ходила в церковь, а потом перестала носить, потому что оно стало тесновато в груди и потому что не было особой необходимости надевать именно черное. Но ради Исайи она решила надеть глубокий траур, так что оставалось надеяться, что платье на нее налезет.
Она вынула его из комода и несколько раз встряхнула. К счастью, платье было очень
Затем расчесала густые волнистые волосы и заколола их на затылке. После этого надела черный капор с траурными оборками, и он полностью скрыл ее чудесные локоны.
Теперь она снова превратилась в Джейн Сент-Брайд, пребывавшую в глубокой печали.
Саймон смотрел вслед жене, но тут Росс сказал, что уже все готово, и он неохотно вошел в комнату, затененную темными шторами. Посередине комнаты, на черном покрывале, стоял гроб с открытой крышкой. Саймон подошел к нему поближе; ему все еще не верилось, что Исайя умер.
Возможно, помощники гробовщика напудрили ему щеки или еще что-то с ними сделали, но Исайя выглядел почти так же, как вчера утром, когда Саймон в последний раз видел его живым. Но он, безусловно, был мертв, душа из него ушла – надо надеяться, в такие места, где Исайя снова был молод и здоров.
Росс стоял рядом, и Саймон, повернувшись к нему, сказал:
– Отлично. Благодарю вас.
– Вам нужна траурная повязка, сэр. – Гробовщик позвал своего помощника, и тот повязал Саймону на рукав черную ленту. – Я еще надену ленту вам на шляпу, – сказал Росс перед уходом.
Несколько секунд спустя Саймон остался наедине с покойником.
– Эта свадьба – твоих рук дело, старый плут, так что будешь нашим ангелом-хранителем, – пробормотал он, не удержавшись от улыбки. – Хотя по виду ты нисколько не похож на ангела.
Саймон попытался молиться, но тут же решил, что вряд ли Исайе требовались его молитвы. Вместо этого он стал думать о возвращении домой. Место на судне он уже заказал, но теперь следовало подумать о том, что взять с собой. Интересно, много ли вещей у Джейн? И что из вещей Исайи она захочет взять? Ему не хотелось брать с собой слишком много, но если она захочет…
Услышав шаги, Саймон обернулся. В комнату вошла Джейн. И сейчас она совершенно не походила на ту Джейн, которую он видел совсем недавно, на ту, которую привык видеть. Эта была очень рассудительная, строгая, серьезная.
Он не помнил, чтобы видел на ней это черное платье с длинными рукавами. И черный головной убор, похожий на капор монашки. И все же, несмотря на покрасневшие от слез глаза и побледневшее личико, она была прелестна. Эти небесно-голубые глаза, эти чувственные розовые губки…
Саймон невольно залюбовался своей женой, потом вдруг нахмурился. Лучше бы она снова надела свое обычное платье. А еще лучше – какое-нибудь модное. Если она наденет желтое или зеленое платье с оборками и кокетливую шляпку, то станет совсем другой – станет просто красивой молодой женщиной. А он знал, как обращаться с красивыми молодыми женщинами.
Она подошла к гробу и склонила голову.
– Мне остаться? Или хочешь побыть одна? – спросил Саймон.
– Одна. Спасибо, – ответила она, не поднимая глаз. Возможно, ему следовало все-таки остаться с ней, но он поймал ее на слове. У него было очень много дел и мало времени.