Возвращение принцессы
Шрифт:
Во всем, что он делал, в том, как он держался с Олегом, говорил с Ниной и этим неведомым Олегу Игорем (Петр уже трижды ему отзвонил: едем, скоро будем, еще минут двадцать), во всех его поступках чувствовалась спокойная, уверенная сила, взвешенность, обдуманность каждого шага, не аффектированное, почти будничное упорство.
— Только ты смотри не проговорись этому Игорю, — сказал Олег, дождавшись, когда Петр закончит разговаривать. — Держись нашей легенды. Я уехал, пропал, исчез. Пленка осталась у Нины. Она не решалась долго, то-се, пятое-десятое… Теперь вот обстоятельства вынуждают.
—
— Ну, не пришьют же они его, — заметил Олег. — В новогоднюю-то ночь, под звон бокалов. А кто он ей, Нине твоей? Брат?
Петр хмуро взглянул на широкую спину безмолвного приятеля, сидевшего за рулем, помолчал, наконец ответил нехотя:
— Муж.
Олег опешил:
— Муж?! А… А ты тогда кто? Нет, то есть я, конечно…
— Кто я? — Петр невесело усмехнулся. — Дурак набитый. Оловянный.
Игорь разглядывал фотографии минут десять. Неспешно, придирчиво, абсолютно бесстрастно.
Петр выложил на стол перед ним зачехленную камеру.
— Она же ее вроде как разбила, — заметил Игорь, скользнув по «Никону» взглядом.
— Склеили, — односложно объяснил Петр.
Он нервничал, поглядывал на часы.
У Игоря времени предостаточно, у Петра — в обрез. Игорь может торчать тут, в пустом офисе, хоть до боя курантов. Встречаются еще такие экземпляры мужского пола, фанаты дела, помешанные на своем ремесле Для них особый кайф и им одним ведомое наслаждение — торчать на службе с петухов до полуночи, а уж в праздничный день, когда все в заведении повымрет, только охранник томится в своем загоне, сидеть в накуренной клетушке, перебирать мятые листочки, — да, это особое, изысканное удовольствие.
Петр сел, снова встал. Нетерпеливо глянул на часы.
Игорь рассматривал фотографии. Игорь никуда не спешил.
Несчастный, в сущности, человек, почти сочувственно подумал Петр. Новый год, а он — в присутственном месте. Значит, дома — пусто, ни души. Да, но, может быть, все как раз наоборот. Его ждут нечастные домочадцы, жена и девять душ детей. Они накрыли на стол, сели. «Где папа?» — «Папа в лавке». — «Приедет?» — «Бог весть. В этом году — навряд ли».
— Вы меня, ради бога, простите, — сказал Петр. — Но ситуация складывается так, что дорога каждая минута.
— А где она сама-то, я не понял? — спросил Игорь, не поднимая глаз от фотографий. — Где Нина?
— Она не смогла приехать. — Петр снова глянул на часы. — Я ее доверенное лицо, поэтому… Да не все ли вам равно, в конце концов? — вспылил он, перебив сам себя. Время шло, неопределенность росла, и с каждой минутой Петру все труднее было казаться невозмутимым. — Не все вам равно, кто вам принес это? Фотографии подлинные, вот пленка, вот камера, все настоящее, ничего не сфабриковано, у вас же наверняка есть способы проверить все это в два счета.
— Да, но на это нужно время. — Игорь почти брезгливо отодвинул фотографии в сторону. — Вы что, хотите, чтобы я за две тысячи баксов купил кота в мешке? Если бы здесь была Нина, тогда другой разговор. Нину я
— Она нас знакомила, — возразил Петр. — Не помните? Я с ней приезжал. Я ее отвозил туда, вот туда. — Он кивнул на снимки. — Как раз туда. Я Солдатов.
— А! — Только теперь в круглых, совиных, сонных глазах Игоря блеснул огонек неподдельного интереса. — Стойкий оловянный? Понятно.
— Она что, рассказывала вам обо мне? — нахмурился Петр.
— Совсем немного. И довольно давно. И в самых превосходных степенях, — насмешливо, но приязненно заверил Петра Игорь. — Потом замолчала. Надо полагать, ваши отношения вошли в романтическую фазу. И она замолчала.
— Вот это вас совершенно не касается, — резко сказал Петр.
— Абсолютно с вами согласен.
Игорь закурил, продолжая рассматривать Петра. Он разглядывал Нининого знакомца внимательно и пристально, потому что Петр вызывал у Игоря гораздо больший интерес, чем пять снимков незадачливого самоубийцы, пять размытых, нечетких, сделанных Нининой рукой фотографий, имеющих тем не менее свою реальную цену.
Нет, они ему были неинтересны.
Вот Петр — другое дело.
— Значит, вы тот самый Стойкий Оловянный Солдатов, — повторил Игорь, сделав глубокую затяжку. — Если по первым заглавным буквам, то получается аббревиатура — СОС. Спасите наши души. Забавно, не правда ли? Мне только сейчас это пришло в голову. Эдакий вселенский спаситель… Занятно.
— Так вы покупаете их или нет? — оборвал его Петр.
— Знаете, она мне как-то сказала о вас: «Наверное, сегодня это единственный способ выжить и сохранить себя — жить так, как живет Петр. Мой дом — моя крепость. Он охраняет свой дом, своих близких. Все остальное не имеет значения Все, что остается за стенами его крепости, не имеет значения».
— Вы покупаете их? — со злостью спросил Петр. — Я больше не могу ждать, я должен…
— Но согласитесь, эта позиция во многом уязвима. — Игорь курил, говорил насмешливо, словно и не слыша Петра, не замечая, как тот нервничает. — Эдакий манифест домашнего затворника. А вы не боитесь, что…
— Послушайте, вы покупаете их или нет?!
— Нет. — Игорь под толкнул ребром ладони к краю стола все пять фотографий, пять свидетельств чужой беды и чужого отчаяния.
Так. Плохи дела. Петр сгреб злополучные фотографии со стола, спрятал их в карман куртки. Глянул на часы — половина третьего. Денег нет. Ее долбаный Дима в ловушке. Надо подключать ментов. Праздничный день, толку от служивых не будет ни малейшего… А что он скажет Нине?
— Сколько ей нужно?
Петр тупо посмотрел на хозяина таблоида.
— Сколько ей нужно, я спрашиваю? Две?
— Две, — растерянно подтвердил Петр, глядя, как Игорь подходит к сейфу, набирает код, открывает… Маленький сейф у окна, за окном — снег, снег идет сплошной стеной, и там, за снеговой завесой, темнеет «девятка» немногословного солдатовского приятеля.
— Держи, — сказал Игорь. — Отдашь ей.
— Я… Я верну. — Петр сунул деньги за пазуху, протянул ладонь к холеной и вялой лапе хозяина таблоида, сжал ее, долго тряс с каким-то нелепым, чрезмерным воодушевлением — горячо и взволнованно, как активист партячейки. — Я верну! Заработаю и верну.