Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
У Брозе было узкое измученное лицо. Рут знала, что постояльцы отеля, едва завидев его, пускались наутек – он вечно искал собеседницу для своей жены.
– Она очень много времени проводит в одиночестве… вы сами понимаете, как это трудно… можно впасть в отчаяние. Бывают дни, когда она особенно печальна. Но стоит кому-нибудь посидеть около нее, и ей сразу становится лучше. Я подумал, а вдруг вам тоже захочется немного поболтать. Моя жена умница…
В эти дни Рут пыталась научиться вязать пуловеры из кашемировой шерсти; кто-то ей сказал, что на Елисейских Полях есть русский магазин, который скупает такие
– Подождите минутку, – сказала она. – Я возьму кое-что и пойду с вами.
Она взяла шерсть, рисунок-образец и вместе с Брозе спустилась вниз. Его жена лежала в маленькой комнате, выходившей окнами на улицу. Когда Брозе, пропустив перед собой Рут, вошел в комнату, он переменился в лице. Хотя явно силился показать, будто радуется.
– Люси, вот фрейлейн Холланд, – быстро проговорил он. – Она охотно составит тебе компанию.
Два темных глаза на восковом лице недоверчиво уставились на Рут.
– А теперь я пойду, – добавил Брозе. – Вечером вернусь. Сегодня мне наверняка повезет. До свидания.
Он улыбнулся, шутливо помахал рукой и ушел.
– Ведь он сам привел вас, правда? – спросила бледная женщина немного погодя.
Рут хотела было солгать, но, подумав, кивнула.
– Так и знала. Спасибо, что зашли. Но я отлично могу быть одна. Кажется, вы работаете. Я не стану мешать вам. Посплю немного.
– Никаких особых дел у меня нет, – сказала Рут. – Просто учусь вязать. Этим я могу заниматься и здесь. Я захватила с собой шерсть и спицы.
– Есть вещи более приятные, чем сидеть у постели больной, – устало проговорила женщина.
– Конечно, но все-таки лучше это, чем торчать одной у себя.
– Так говорят все, чтобы утешить, – пробормотала женщина. – Я знаю, больных всегда хочется утешить. Уж сказали бы прямо, что вам неприятно сидеть с незнакомой больной женщиной, у которой к тому же плохое настроение, и что делаете вы это только по просьбе моего мужа.
– Это верно, – ответила Рут. – Но я вовсе не собираюсь утешать вас, просто рада случаю поговорить с кем-нибудь.
– Почему бы вам не пойти куда-нибудь развлечься?
– Это я не очень люблю.
Не услышав ответа, Рут подняла глаза. Она увидела лицо, полное растерянности. Привстав на постели, больная безмолвно уставилась на гостью, и вдруг из ее глаз потекли слезы. В одно мгновение лицо стало совершенно мокрым.
– Боже мой, – всхлипывала она, – вы это говорите просто так…
А я… Если бы я только могла выйти на улицу…
Она откинулась на подушку. Рут встала. Она видела серовато-белые вздрагивающие плечи больной, видела убогую кровать, освещенную каким-то пыльным предвечерним светом, видела за окном залитую солнцем холодную улицу, а над крышами домов – огромную светящуюся бутылку – электрорекламу аперитива «Дюбонне», неизвестно зачем включенную в этот ранний час, и на минуту ей показалось, будто все это где-то далеко-далеко, на какой-то другой планете.
Женщина понемногу успокоилась. Она снова привстала на постели.
– Вы все еще здесь? – спросила она.
– Да, я здесь.
– Я нервна и истерична. Бывают у меня такие дни. Пожалуйста, не сердитесь…
– Сердиться?
Рут уселась у постели. Она разложила перед собой образец пуловера и принялась копировать его, стараясь не глядеть на больную, на ее измученное, горестное лицо. Ей казалось, что рядом с этой женщиной она как-то вызывающе, неприлично здорова.
– Вы неправильно держите спицы, – сказала жена Брозе. – Так много не наработаете. Надо по-другому.
Она взяла спицы и показала Рут, как ими действовать. Затем внимательно осмотрела уже вывязанную часть пуловера.
– Тут у вас не хватает одной петли, – заметила она. – Придется распустить этот кусок. Вот как это делается.
Рут с благодарностью посмотрела на больную. Та улыбнулась. Теперь ее лицо выражало внимание и сосредоточенность, она полностью погрузилась в работу. От недавнего надрыва не осталось и следа. Легко и быстро мелькали спицы в бледных руках.
– Вот… – удовлетворенно сказала она. – А теперь попробуйте-ка сами.
Вечером вернулся Брозе. В комнате было темно. На фоне зеленоватого, как яблоко, вечернего неба броско выделялся сверкающий красный контур огромной бутылки «Дюбонне».
– Люси! – спросил он в темноту.
Женщина пошевельнулась на постели, и Брозе увидел ее лицо. От огней световой рекламы оно казалось чуть розовым – точно свершилось чудо, и она внезапно выздоровела.
– Ты спала? – спросил он.
– Нет, просто лежала.
– Фрейлейн Холланд ушла уже давно?
– Нет, несколько минут назад.
– Люси. – Он осторожно присел на край кровати.
– Мой дорогой. – Она погладила его руку. – Ты сегодня добился чего-нибудь?
– Еще нет, но скоро обязательно добьюсь.
С минуту она лежала молча.
– Я такое тяжкое бремя для тебя, – сказала она затем.
– Как ты можешь так говорить, Люси! Что бы я стал делать без тебя.
– Ты был бы свободен и мог бы делать все, что тебе вздумается. Даже вернуться в Германию и работать.
– Вот как?
– Да, – сказала она, – разведись со мною! Там тебе это поставят в заслугу.
– Опомнившийся ариец! Он подумал о благородстве своей крови и развелся с женой-еврейкой. Так я тебя понял? – спросил Брозе.
– Вероятно, примерно так это у них называется. Ведь вообще-то они против тебя ничего не имеют, Отто.
– Зато у меня немало против них.
Брозе откинул голову на спинку кровати. Он вспомнил, как его шеф явился к нему в чертежное бюро и долго разглагольствовал о новых временах, о том, какой он, Брозе, способный и энергичный работник, и, наконец, о том, как бесконечно жаль увольнять его лишь потому, что он женат на еврейке. Брозе взял шляпу и ушел. Через восемь дней он расквасил нос привратнику своего дома, бывшему одновременно уполномоченным нацистской партии по кварталу и гестаповским шпиком. Тот назвал его жену жидовской свиньей. Дело могло принять очень скверный оборот, но, к счастью, адвокат, нанятый Брозе, сумел доказать, что привратник вел антигосударственные речи за кружкой пива, и вскоре привратник исчез. Но жена Брозе не решалась выходить на улицу – не хотелось выслушивать оскорбления из уст униформированных гимназистов. Брозе не мог найти другой работы. Тогда они уехали в Париж. В пути жена заболела.