ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША
Шрифт:
Эмманюэль так растрогался, что разрыдался вместе с сестрой. Но жёсткого, словно суровый римлянин, Юния разжалобить было невозможно. Он знал о доброте и чувстве долга сестры и направил наступление в это слабое место её обороны. Он сказал ей правду. Семейное дело на грани краха. Этот брак — единственная возможность избежать разорения. Тогда хотя бы она, Леопольдина, будет считаться иностранкой, и они сумеют номинально, в качестве приданого перевести на её имя большую часть состояния. В действительности же по-прежнему будут распоряжаться им по доверенности.
Если Шабо переселится
Как мы видим, Юний был довольно искренен с сестрой. Но не до конца. Так, он обманул её, сообщив, будто представитель просил её руки.
— В наше время просто опасно отвергать ухаживания такого большого государственного деятеля, как Шабо. Я считаю, что само небо ниспосылает нам возможность спастись. Подумай, какая участь тебя ждёт, если мы разоримся.
Юний перешёл к характеристике жениха. И правда, манеры Шабо грубоваты. Но это можно поправить. Он настолько пылко влюблён, что ему будет достаточно намёка, и он сделает всё, чтобы угодить своей госпоже. Что до остального, то под внешней неотёсанностью скрывается благородная добрая душа. Будь это не так, неужто Леопольдина могла подумать, что брат согласился бы пожертвовать ею? Не всё то золото, что блестит, но то, что не блестит, зачастую оказывается золотом.
Все эти доводы, вероятно, если и не побороли антипатию Леопольдины к будущему супругу, то по крайней мере сломили её сопротивление. Она так и не смирилась со своей участью, но считая, что должна принести себя в жертву ради спасения братьев, подчинилась.
Однако прежде чем окончательно сдаться, Леопольдина должна была всё рассказать одному человеку. А вдруг, узнав о её беде, он каким-нибудь чудесным образом найдёт спасительный выход?
И вот, на другой день Андре-Луи получил трогательную записку следующего содержания:
«Гражданин Андре-Луи, мой брат Юний говорит, что я должна выйти замуж за гражданина представителя Шабо. Это необходимо для безопасности нашей семьи. Надеюсь, вы верите, гражданин Андре-Луи, что я никогда бы не стала такой ценой собственное спокойствие, но я обязана позаботиться о безопасности братьев. Полагаю, таков мой долг. Женщины — рабы долга. Но я не люблю гражданина Шабо. Хочу, чтобы вы знали об этом, гражданин Андре-Луи. Прощайте. Несчастная Леопольдина».
Андре-Луи положил записку перед де Бацем.
— Вот прочтите. Призыв о помощи, хотя и между строк, — сказал он мрачно.
Де Бац прочёл, вздохнул и пожал плечами.
— Что я могу сделать? Если бы этой жертвы можно было избежать, я бы избежал её. Я не чудовище. Ты же знаешь, я не колеблясь пожертвовал собой. Пусть это послужит оправданием моей готовности жертвовать другими.
— Никакое это не оправдание. Ты сам себе хозяин и сам распоряжаешься своей судьбой.
— Разве люди вообще когда-нибудь распоряжаются своей судьбой? Кроме того, в данном случае речь идёт о судьбе целого народа. — Тон барона стал суровым и властным. — А в таких случаях безжалостность порой становится священным долгом.
— И что прикажешь мне ей ответить?
— Ничего. Так
Удручённый Андре-Луи сел на полосатый диван и закрыл лицо руками.
— О грязный капуцин, — простонал он. — Клянусь Господом, он в этом горько раскается!
— Конечно раскается. Но он такая же марионетка, как и девушка. В каком-то смысле он тоже жертва, хотя пока об этом не догадывается. Но скоро догадается.
— А Фреи? Эти бесчеловечные расчётливые негодяи! Ради личной выгоды отдают сестру в лапы этой скотине!
— Они тоже раскаются. Утешь себя этой мыслью.
— Но ты — ты-то ведь не марионетка. Ты кукловод. Это ты дёргаешь за ниточки и потому в ответе за всё.
— Я? — Де Бац выпрямился и посмотрел на Андре-Луи напряжённым, оценивающим взглядом. — Я в руках Божьих. Пусть я даже иду по грязной дорожке, но побуждения мои чисты. Я служу идее, не себе. В этом я чище тебя. Возможно, потому-то я и защищён от угрызений совести, которые мучают тебя.
Андре-Луи подумал об Алине. Надежда связать поскорее с ней судьбу была главной движущей силой, толкнувшей его на участие в своей не слишком благовидной деятельности. Ради осуществления этой надежды Андре готов был пойти почти на что угодно, но пожертвовать невинным ребёнком, отдать в лапы похотливому чудовищу — на это пойти он не мог. Да Алина отпрянула бы и в ужасе отреклась от возлюбленного, заподозри она, что он способен на подобную низость, хотя бы — нет, тем более, ради неё. Но, как справедливо заметил де Бац, помешать этому браку теперь не в их власти.
Ярость, охватившая Андре-Луи от сознания собственного бессилия, обратилась на Шабо. Желая отомстить за Леопольдину, Андре-Луи с ещё большим ожесточением ринулся на поиск средства подрыва доверия к представителю, с тем чтобы окончательно сокрушить его.
В таком мстительном настроении и застали молодого заговорщика Делонэ и Жюльен, вечером того же дня пришедшие с визитом на улицу Менар.
Де Бац куда-то ушёл, а Моро сидел с карандашом в руке за письменным столом, заваленным грудой бумаг. Жалюзи на окнах были опущены, закрывая доступ солнечному свету — в Париже в эти сентябрьские дни стояла удушливая жара. Андре-Луи в одной сорочке и бриджах разрабатывал детали плана, который, по убеждению его составителя, должен был привести к быстрому уничтожению Шабо.
Делонэ явился, чтобы предъявить нечто вроде ультиматума. Они с Жюльеном желали бы знать, когда операции с эмигрантскими поместьями начнутся в более крупных масштабах. Прошло уже несколько месяцев с того дня, как впервые обсуждался этот вопрос, продвижения что-то не видно. До сих пор они целиком руководствовались пожеланиями гражданина де Баца. Но, если в ближайшее время не произойдёт крупный сдвиг, они предпочтут действовать самостоятельно.
— И подставите свои головы под нож гильотины. — Андре-Луи развалился в кресле, перекинув ногу через подлокотник, и окинул депутатов насмешливым взглядом. — Что ж, как угодно. Ваши головы — вам ими и распоряжаться.