Возвращение со звезд. Глас Господа. Повести
Шрифт:
— Ну, разгружай мешки. Высыпай все, что привез с Фомальгаута.
— Ты спятил?
— Вовсе нет. Какая польза от нашей экспедиции?
— Мы были пилотами, Эл. Спроси Гимму, Турбера…
— Эл, не морочь мне голову. Мы были там вместе, и ты прекрасно знаешь, что они делали; что делал Вентури, пока не погиб, что делал Турбер, — ну, чего ты так смотришь? А что мы привезли? Четыре воза разных анализов: спектральных, таких, сяких, пробы минералов, потом еще ту живую метаплазму, или как там называется эта пакость с беты Арктура. Нормерс проверил свою теорию гравитационно-магнитных
— Потише, — оборвал он.
Я разозлился. И он разозлился. Глаза у него сузились. Я подумал, что мы, чего доброго, подеремся, и у меня начали подергиваться губы. И тогда он вдруг тоже улыбнулся.
— Ты старый конь, — сказал он. — Ты умеешь довести человека до бешенства.
— Ближе к делу, Олаф, ближе к делу!
— К делу? Ты сам чепуху городишь. Ну, а если б мы привезли слона, у которого восемь ног и который изъясняется чистейшей алгеброй, так что, ты был бы доволен? Что ты, собственно, ожидал на этом Арктуре? Рай? Триумфальную арку? В чем дело? Я за десять лет не слыхал от тебя столько глупостей, сколько ты выпалил сейчас в одну минуту.
Я глубоко вздохнул.
— Олаф, не делай из меня идиота. Ты прекрасно знаешь, что я имел в виду. Люди могут прожить и без этого…
— Еще бы!
— Подожди. Могут жить, и даже, если дело обстоит так, как утверждаешь, что они перестали летать из-за бетризации, то стоило ли, следовало ли нам платить за это такой ценой, — вот тебе проблема, которую предстоит решить, дорогой мой.
— Да? А, допустим, ты женишься. Что ты так смотришь? Не можешь жениться? Можешь. Я тебе говорю, что можешь. И у тебя будут дети. Ну и ты понесешь их на бетризацию с песней на устах, да?
— Не с песней. Но что я смогу сделать? Не могу же я воевать со всем миром…
— Ну, да пошлют тебе счастье небеса черные и голубые, — сказал он. — А теперь, можем поехать в город.
— Ладно, — сказал я, — обед будет через два с половиной часа, — успеем.
— А если опоздаем, так ничего уж и не дадут?
— Дадут, но…
Я покраснел под его взглядом. Словно не заметив этого, он начал отряхивать песок с босых ног. Мы пошли наверх и, переодевшись, поехали на автомобиле в Клавестру.
Оказалось, что есть две Клавестры — старая и новая; в старой, местном промышленном центре, я был накануне с Марджером. Новая — модная дачная местность — кишмя кишела людьми, почти сплошь молодыми, зачастую подростками. В ярких, блестящих одеждах юноши выглядели так, словно нарядились римскими легионерами, — их костюмы сверкали на солнце, как коротенькие панцири. Много девушек, в большинстве красивых, нередко в купальниках, более смелых, чем все, что я до сих пор видел. Идя с Олафом, я чувствовал на
Когда мы уже вышли на шоссе и свернули полями на юг, к дому, Олаф вытер платком лоб.
— Черт бы побрал все это, — сказал он.
— Придержи для более подходящего случая…
Он кисло улыбнулся.
— Эл!
— Что?
— Знаешь, как это выглядело? Как сцена в киностудии. Римляне, куртизанки и гладиаторы.
— Гладиаторы — это мы?
— Вот именно.
— Побежали? — сказал я.
Мы бежали по полю. До дома было миль пять. Но мы слишком забрали вправо, и пришлось возвращаться. Все равно мы еще успели искупаться до обеда.
Глава 5
Я постучал в комнату Олафа.
— Войди, если свой, — послышался его голос.
Он стоял посреди комнаты совершенно голый и из фляги опрыскивал грудь светло-желтой жидкостью, тут же застывающей в пушистую массу.
— Знаменитое жидкое белье? — сказал я. — Как ты ухитряешься это делать?
— Я не захватил другой рубашки, — буркнул он. — А тебе это не нравится?
— Нет. А тебе?
— У меня рубашка порвалась, — И, видя мой удивленный взгляд, он добавил, поморщившись:
— Все из-за того парня, что улыбался, понимаешь?
Я промолчал. Он натянул старые брюки — я помнил их еще по «Прометею», — и мы спустились в столовую. На столе стояло только три прибора. В столовой — никого.
— Нас будет четверо, — заметил я белому роботу.
— Простите, нет. Марджер выехал. Вы, она и ваш друг будете обедать втроем. Подавать или ждать ее?
— Пожалуй, подождем, — поспешил ответить Олаф.
Хороший парень. В эту минуту вошла она. На ней была та же юбка, что вчера, волосы слегка влажные, словно только что вышла из воды. Я представил ей Олафа. Он держался спокойно и с достоинством. Я никогда не умел быть таким.
Мы немного поговорили. Она сказала, что в связи с работой муж вынужден еженедельно выезжать на три дня и что вода в бассейне, несмотря на солнце, не такая уж теплая. Беседа быстро оборвалась, и как я ни старался придумать что-нибудь, это мне не удавалось; я погрузился в молчание и принялся за еду, созерцая этих двух, сидевших напротив, таких различных людей. Я заметил, что Олаф присматривается к ней, но только в те минуты, когда к ней обращался я и она смотрела в мою сторону. Его лицо ничего не выражало, как будто он все время думал о чем-то совершенно постороннем.
В конце обеда пришел белый робот и сообщил, что вода в бассейне, как это пожелала дама, к вечеру будет подогрета. Она поблагодарила и ушла к себе. Мы остались вдвоем. Олаф посмотрел на меня, и я снова отчаянно покраснел.
— Как могло случиться, — сказал Олаф, беря протянутую сигарету, — что субъект, который смог влезть в ту вонючую дыру на Керенее, старый конь — нет, не конь, скорее старый стопятидесятилетний носорог, начинает…
— Прошу тебя, перестань, — проворчал я. — Если хочешь знать, я бы лучше еще раз полез туда… Я не докончил.