Я, задыхаясь, внизуТихо, бесцельно ползу.Я навсегда заперта,Слово замкнули уста.Здесь тишина мертва,Никнет больная трава.А наверху, над собой,Вижу я облачный бой.
1955
Последняя
В исступления, в корче судорогЗавертит она, закрутитЗлого, доброго, глупого, мудрого,И любовь, и совесть, и стыд.Распылается всеми пыланьями,Все знамена порвет в тряпье,И кровавыми тяжкими дланямиВ прах сотрет и развеет всё.От восторга немея и ужаса,С визгом крохотного
зверька,Вся планета, качаясь, закружится,И рванутся обратно века.Христианское, первобытное,Всё совьется в один клубок,И соскочит планета с орбитыИ метнется куда-то вбок.Вместе с истинами и бреднями,Вместе с ложью любимой своей,И в пространстве черном, неведомомВстретит суд, предназначенный ей.
1955
«Ощетинилась степь полудикая…»
Ощетинилась степь полудикаяКараганником, жесткой травой.Нищета, и раздолье великое,И волков вымирающих вой.Сушит сердце жара сухая,Побелела от соли земля.Жаркий ветер, озлясь, колыхаетНад арыками тополя.Непонятно-родное, немилое,Небеса, словно белая сталь.Там когда-то одна бродила я,Близоруко прищурившись в даль.Выйдешь в степь, и ветер повеет,Воздух острый, полынный настой…Знай, что дышишь ты силой моею,Моей давней степной тоской.Знай, что я далеко, но вижу я,Вижу степь через нашу пургу.Что не вымерзло и не выжжено,Я в душе до конца сберегу.
1955
«Восемь лет, как один годочек…»
Восемь лет, как один годочек.Исправлялась я, мой дружочек.А теперь гадать бесполезно,Что во мгле — подъем или бездна.Улыбаюсь навстречу бедам,Напеваю что-то нескладно,Только вместе ни рядом, ни следомНе пойдешь ты, друг ненаглядный.
1955
«Не сосчитать бесчисленных утрат…»
Не сосчитать бесчисленных утрат,Но лишь одну хочу вернуть назад.Утраты на закате наших днейТем горше, чем поздней.И улыбается мое перо:Как это больно все и как старо.Какою древностью живут сердца.И нашим чувствам ветхим нет конца.
1955
«Я не в русской рубашке Иван-дурак…»
Я не в русской рубашке Иван-дурак,А надел я лакейский потрепанный фрак.Выдает меня толстый широкий нос,Да мужицкая скобка седых волос,Да усмешка печальнее, чем была,Да песня, что хрипло в даль плыла.Да сердце стучит в засаленный фрак,Потому что забыть не может никак.
28 мая 1955
«Надо помнить, что я стара…»
Надо помнить, что я стараИ что мне умирать пора.Ну, а сердце пищит: «Я молодо,И во мне много хмеля и солода,Для броженья хорошие вещи».И трепещет оно, и трепещет.Даже старость не может быть крепостью,Защищающей от напастей.Нет на свете страшней нелепости,Чем нелепость последней страсти.
28 июля 1955
«Как дух наш горестный живуч…»
Как дух наш горестный живуч,А сердце жадное лукаво!Поэзии звенящий ключПробьется в глубине канавы.В каком-то нищенском краюЦинги, болот, оград колючихЛюблю и о любви поюОдну из песен самых лучших.
2 августа 1955
«Сохраняют и копят люди…»
Сохраняют и копят люди.Я схвачу — и скользит из рук.Пусть меня за неловкость судитКаждый встречный, и враг, и друг.Вероятно, я виновата/И мне все отвечают: ты!/,Что меня довели утратыДо свободной, святой нищеты.Что крутое и злобное время,Исполняя завет судеб,Разлучает меня со всеми,Отравляет мне чувства и хлеб.
27 августа 1955
«Опять
казарменное платье…»
Опять казарменное платье,Казенный показной уют,Опять казенные кровати —Для умирающих приют.Меня и после наказанья,Как видно, наказанье ждет.Поймешь ли ты мои терзаньяУ неоткрывшихся ворот?Расплющило и в грязь вдавилоМеня тупое колесо…Сидеть бы в кабачке уныломАлкоголичкой Пикассо…
17 сентября 1955
«Смотрю на жизнь с недоуменьем…»
Смотрю на жизнь с недоуменьем,С наивной жадностью детейПриглядываясь к пестрой сменеЛюдей, событий и страстей.И я сама, актер-любитель,Игрою своего лицаЛюбуюсь, как привычный зритель,Не забываясь до конца.И ощущаю я пороюВсю нереальность наших мук.Наверно, даже смерть героя —Удачный театральный трюк.А в грозном торжестве победыЯ чувствую, лукавый раб,Что победитель будет предан,Что он устал и очень слаб.И на кровавую потеху,На важность нашей суетыСмотрю с жестоким детским смехомС моей пустынной высоты.
1950-е гг.
«Что-то вспыхнуло, замерло, умерло…»
Что-то вспыхнуло, замерло, умерло,Загоревшись до самых звезд.Отнесли за каким-то нумеромНа унылый тюремный погост.Это всё? Или было посмертноеПродолженье какое-нибудь?Если было, я им пожертвую,Мне не жалко его ничуть.Будут старые вина литься,Прозвучит поминальный тост.Прах мой, будешь ли ты шевелиться,Проклинать арестантский погост?Что за дело мне, что болваныЗашибут на мне честь и деньгуИ разлягутся на диванах,Ну, а я коченею в снегу.Не гнию, распадаясь, не тлею, —Вековая хранит мерзлота.И не знают вина и елеяИскаженные смертью уста.Я — живая — пылала жаждойК гордой славе, к любви, к вину.А теперь влюбляется каждыйВ отошедшую к вечному сну.Выпивая бокал за бокалом,Каждый грустные шепчет слова:— Жаль, рожденье мое запоздало,Очень жаль, что она не жива.Но меня не согреет славаПосле смерти в промерзшей мгле.И лежащим в земле не по нравуТрепетанье огня на земле.
1950-е гг.
Атом
Случайность правит или фатумВеликой сложностью вещей?Играющий капризный атом —Основа видимости всей.Он в сочетаниях, во вращениях,В соединение, во вражде,В покое, в буйном возмущение,Он в нашем теле и в звезде.Их — мириады. В вечной пляске,В движенье вечном вихревомТворят природы вечной маски —Людей, зверей и зло с добром.Внимаем грозовым раскатамВ смятенье плоти и души.Но он страшней, незримый атом,В своей клокочущей тиши.Мы смертны — верьте иль не верьте,Наш мир прейдет. И мы умрем.Лишь он, невидимый, бессмертен.И сущее лишь в нем одном.Тысячелетия мученийС годами счастья протекло.Мы атом предали растленью,Мы спутали добро и зло.Невидимый и всемогущий —Доступным сделался для нас.Посмотрим на лесные пущиИ на луга в последний раз.
1950-е гг.
Лаконично…
Лаконично, прошу — лаконично.У читателя времени нет.Солнце, звезды, деревья отличноВсем знакомы с далеких лет.Всем известно, что очень тяжкоЖить с друзьями и жизнью врозь.Всё исписано на бумажках,Всё исчувствовано насквозь.Всем известно, что юность — благо,Но и старость полезна подчас.Почему же скупая влагаВдруг закапала едко из глаз?