Возвращение в небо
Шрифт:
"Держать небо чистым!"
Аэродром у хутора Руткишки, куда мы перелетели из Подмосковья, достался нам, как говорят, еще тепленьким: он только что был отбит у противника. Наша пехота и танкисты прошли через него так быстро, что в салоне роскошной землянки командира гитлеровской эскадрильи уцелела вся обстановка.
Летчики поселились в просторных землянках с кафельными печами и кроватями на пружинных матрацах. Я расположился в землянке командира эскадрильи, отдав салон в распоряжение Васи Погорелого.
Ранняя
Мы пока обживались, налаживали отношения с соседями.
Однажды над аэродромом появилась пара "яков". Снизившись до ста метров, ведущий переложил машину на спину и в сопровождении ведомого пронесся строго по центру летного поля. "Мастер!" - сказали ребята. Пара на высоте развернулась, произвела блестящую посадку. Из кабин вылезли незнакомые летчики. Я встретил гостей, представился.
Услышал и их фамилии. Это были командир 303-й истребительной авиационной дивизии генерал Захаров и штурман дивизии майор Серегин.
О генерале Георгии Нефедовиче Захарове мне говорили в Москве как об известном летчике-истребителе, прославившемся еще в Испании. Наш полк входил теперь в состав его дивизии в порядке оперативного подчинения.
Захаров и Серегин с интересом осмотрели ряды новеньких "лавочкиных", потом рассказали о боевой работе дивизии. В авиасоединение, наряду с советскими полками, входил и прославленный французский полк "Нормандия-Неман". Генерал с похвалой отозвался о французских летчиках, сказал, что мы еще не раз встретимся с ними на земле и в воздухе.
– А пока надо хорошо подготовиться к предстоящим боям, - перешел к делу командир дивизии.
– Перед нами Восточная Пруссия - оплот немецкой военщины. Фашисты будут защищать ее до последнего...
Генерал Захаров понравился нам живым общительным характером, простотой, дружелюбием. От майора Серегина летчики успели узнать, что французским авиаторам нравится истребитель Як-3, что они отличные ребята, любящие шутку и веселье.
Командир и штурман дивизии улетели, а у нас долго еще шли разговоры об их визите...
Вскоре мне приказали явиться к командарму Т. Т. Хрюкину, я с удовольствием отправился к нему.
На войне даже далекие перемещения, с одного фронта на другой, воспринимались как нечто обычное. Вот почему, когда мы встретились с командармом после Крыма в избе литовского крестьянина, разговор сразу, без предисловий, пошел о текущих делах. Командарм тепло поздравил меня со второй Золотой Звездой и с назначением на новую должность. Попросив затем принести чай, он подвел меня к оперативной карте:
– Ваш полк не будет сопровождать "петляковых" или "ильюшиных". У вас другая задача: держать небо чистым. "Юнкерсы" с бомбами не должны прорываться к нашим войскам, а немецкие истребители - к нашим бомбардировщикам. Настало время, когда мы можем выделить для этого крупные силы истребителей. Летать будете не четверками, а эскадрильями, всем полком. Посмотри на карту,- и командарм указал на
Я взглянул на пункт, где находился наш аэродром, и от него мысленно провел черту на запад. От нас к Кенигсбергу тянулась железная дорога. У самой границы Восточной Пруссии, вокруг прусской столицы, крутыми дугами лежали толстые линии, обозначавшие долговременные, заранее подготовленные фортификационные сооружения.
Командарм проследил за моим взглядом:
– Мы, авиаторы, должны условно проложить линии этих укреплений и в воздухе... Враг сосредоточил в Пруссии 6-й воздушный флот. Битва будет ожесточенной! Возвратишься в полк - расскажи летчикам об этом. Восточная Пруссия всегда служила фашистским завоевателям плацдармом для осуществления агрессивных замыслов. Здесь, в глубинных укрытиях, с 1941 по 1944 год находилась ставка Гитлера - волчья яма, Вольфшанце. В Пруссии располагалась резиденция палача славянских народов Эриха Коха. Здесь же была главная продовольственная база фашистской Германии. И не случайно от Гумбиннена до Кенигсберга тянутся девять линий оборонительных укреплений... В Восточной Пруссии каждый замок, каждый дом приспособлены для ведения огня по наземным целям и самолетам. Хорошенько растолкуй это своим подчиненным.
Я заверил командарма, что летчики-гвардейцы, дравшиеся в небе Сталинграда, так же достойно проявят себя и при штурме Кенигсберга. И вышел от него, как всегда, в хорошем настроении.
Перед отлетом заглянул в штаб тыла утрясти кое-какие вопросы снабжения. Майор, к которому я обратился, внимательно выслушал меня, записал просьбы, пообещал кое-что сделать, а потом неожиданно сказал:
– В одной из наших частей служит ваш однофамилец Дмитрий Федорович Лавриненков... Человек этот уже в годах. Не ваш ли отец?
– Все совпадает, товарищ майор! И имя и отчество... Если еще этот Лавриненков из Смоленска...
– И это совпадает, - с улыбкой подтвердил мой собеседник.
– Жаль только, часть стоит далековато отсюда. Километров сто, не меньше. А впрочем, дело поправимое.
Мы можем направить Дмитрия Федоровича на ваш аэродром. Это не сложно.
Трудно передать, как обрадовало и взволновало меня это предложение. Еще бы - служить вместе с отцом! Кто от этого откажется?!
Поблагодарив майора за участие, я заспешил к своему самолету.
За ужином я пересказал однополчанам разговор с командармом. С гордостью восприняли мои подчиненные сообщение о возложенной на полк задаче. Многие высказали лишь одно пожелание, чтобы полеты большими группами не исключали охотничьих прогулок. Амет-Хан даже произнес по этому поводу целую речь, и его поддержали все, кто занимался свободной охотой в Крыму. На том и порешили: охота и разведка парами останутся в расписании боевой работы полка.
...Взревели моторы на нашем аэродроме. Хотя противник всячески старался скрыть истинное количество своих самолетов и они редко поднимались в небо, наши "лавочкины" то и дело встречали их. Наряду с патрулированием над передним краем нам теперь везло и в вылетах на перехват немецких авиаразведчиков. Высотный, скоростной "лавочкин" стал грозой для "юнкерсов", которые в первые дни войны часто безнаказанно проникали в наш тыл и возвращались на свои базы с большим количеством отснятых фотопленок.