Возвращение в небо
Шрифт:
В первый день решающего наступления моя эскадрилья сопровождала "ильюшиных". На подходе к цели нас встретили "фоккеры". Один из них напал на меня, но я своевременно заметил его и сманеврировал так, что он оказался под моим прицельным огнем. Благодаря этому не мой истребитель, а "фоккер", падая к земле, вычертил крутую черную дугу в небе Севастополя...
Бывая теперь в Севастополе, я каждый раз посещаю диораму "Штурм Сапун-горы". И каждый раз мое внимание неизменно привлекает изображенный художниками темный след, прочерченный пылающим вражеским самолетом на голубом небосклоне.
Гитлеровская авиация, получавшая подкрепление морем, оказывала сильнейшее сопротивление. Надо было нанести ощутимый удар по херсонесской базе противника, сильно защищенной средствами ПВО.
Херсонесский аэродром располагался над самым морем. На его широком поле базировались десятки самолетов различных марок. Командование понимало, что штурмовики и бомбардировщики, выполняя эту задачу, неизбежно понесут потери. А истребители? Они более маневренны, у них побольше скорость. В общем, нанести удар по херсонесскому аэродрому было поручено истребителям. В соответствии с тщательно продуманным планом, одна небольшая группа самолетов должна была отвлечь на себя огонь зениток, а остальные машины несколькими эшелонами с разных направлений - стремительно атаковать аэродром.
Идти на огонь выпало моей эскадрилье.
Мы выработали свой план действий. Решили уйти километров за сорок в море, скрыться в дымке и там развернуться. Снизившись к самым волнам, мы рассчитывали незаметно достичь берега и внезапно выскочить на аэродром. Для того чтобы молниеносно пронестись над зенитными позициями, обстреляв их из пулеметов и пушек, по нашим прикидкам, требовалось не более двух минут.
И вот эскадрилья, выстроившись над аэродромом, направилась в сторону моря. Все шло, как было задумано, но я очень волновался: задание было исключительно ответственное. Я помнил напутствие Морозова: "Честь девятого гвардейского - в ваших руках. За вами следит вся воздушная армия. Сам комкор Савицкий поведет на Херсонес большую группу истребителей для штурмовки вражеского аэродрома. Если опоздаете или собьетесь с курса - сорвете операцию".
Пока все идет спокойно. Противник нас не обнаружил. До берега километров десять. Пора набрать горну.
Моторам даны полные обороты. Пальцы - на гашетках оружия. Переходим в пологое пикирование для наращивания скорости. И сразу отчетливо видим аэродром, ряды самолетов, паутину ходов сообщения, окопы зенитных батарей.
Первые зенитные снаряды разорвались выше нас. Только бы избежать прямого попадания! И вот уже эскадрилья проносится над немецкими зенитками, густо поливая землю пулями и снарядами.
Все ли мои друзья проскочили огненный шквал?
Все!
Людей охватил боевой азарт. Развернувшись, мы стали крошить фашистскую боевую технику. А вслед за нами ринулись на аэродром основные ударные группы.
Над Херсонесом поднялись плотные столбы черного дыма...
В последующие дни мы уже встречали в воздухе лишь отдельные вражеские самолеты, да и те, завидев советские истребители, сразу уходили восвояси.
Оккупанты
11 мая я повел звено на разведку побережья. В открытом море мы обнаружили несколько барж, пять буксиров и большой белый теплоход. Все они держали курс на запад.
Мы быстро вернулись на аэродром и доложили результаты разведки.
Через несколько минут поступил приказ: выделить восьмерку истребителей для сопровождения бомбардировщиков, которые нанесут удар по обнаруженным в море целям. Я попросил командира полка послать мою эскадрилью. Морозов согласился, но находившийся тут же начальник штаба Никитин воспротивился:
– Лавриненков только что вернулся, пусть отдохнет.
– Хорошо, - переменил было свое решение командир.
– Вызывай Алелюхина или Ковачевича.
Я настаивал на том, чтоб этот вылет поручили моей эскадрилье.
Начальник штаба отвел меня в сторонку и по-дружески стал отговаривать от полета.
Морозов краем уха услышал его слова и, улыбнувшись, сказал:
– Да полно вам торговаться! Пусть летит, если уж так ему хочется.
К моей радости, вопрос был решен положительно.
Девятку "петляковых", нагруженных бомбами, вел командир полка Валентин (я узнал об этом, связавшись с ним по радио). И вскоре наша группа бомбардировщики внизу, "аэрокобры" вверху - взяла курс на запад.
В небе и на земле не было никаких признаков войны. И наверное, именно поэтому наш вылет казался каким-то особенным, даже торжественным.
Включив рацию, я услышал переговоры командира экипажа одного из "петляковых" с ведущим группы:
– Мотор самолета дает перебои, - доложил командир экипажа.
– Возвращайся!
– последовал лаконичный ответ, - И все же я прошу разрешения следовать за группой, - раздалось после паузы.
– Ваш самолет отстает. Выполняйте приказание!
Снова наступила пауза. А после нее радостный голос произнес:
– Мотор стал работать ровнее. Разрешите идти с вами?
– Разрешаю. Но в случае повторных перебоев немедленно возвращайтесь на берег!
Все смолкло. Я разглядел "петлякова", который густо дымил и с трудом держался в строю. О чем думал в те минуты его экипаж? Почему люди не захотели возвращаться? Какая могучая сила вела их над бушующей бездной?..
А вот и цель! Под нами вражеский транспорт. Там, на корабле, на баржах, набитых гитлеровцами, нагруженных награбленным добром, тоже заметили нас.
Я включил передатчик и приказал своей эскадрилье набрать высоту, следить за воздухом. В тот же миг услышал, как Валентин предупредил летчика, который сообщил о неполадках в моторе:
– Бомбы сбросить не пикируя.
Я следил за белым кораблем и за самолетами Валентина. Вот три "пешки" ведущего звена одновременно, сверкнув стеклами кабин, устремились вниз. Четверка наших пошла за ними.