Возвращение в Панджруд
Шрифт:
И, резко отмахивая правой ладонью, нараспев продекламировал рубаи — то самое, что отметил Джафар, придя к Стене в первый раз. Вот оно что. Оказывается, это был стишок Шахида Балхи...
— Его рука, его! Так только он умеет! Смотрите: первая строка: — А! — а! — а! — а!
Поклонник Балхи в синей чалме пропел строку, с силой выделяя ударные гласные.
— Вторая: О! — о! — о! — о!
— Да уж, — вздохнул кто-то. — Сам петь заставляет...
— Ну кто, кто, как не он?!
— Похоже,
— В этом и прелесть его стихов! — вспыхнул оппонент, не дав договорить. — Вдыхать новый воздух во всем известные образы — это и есть мастерство поэта!
— Погоди, я не про то. Я согласен: вдыхать новый воздух в известные образы — это и есть мастерство. По крайней мере, многие так считают. А в этом стихотворении — читай! — любимую сравнивают с куропаткой. Ты обратил внимание? Ты плохо читаешь, Раджаб. А ведь здесь написано: от ее нежного воркования сердце любящего волнуется так же, как сердце охотника, слышащего голос куропатки. Куропатки! Ку-ро-пат-ки! Где такое бывало, чтобы любимую сравнивали с куропаткой?!
— Вот именно, чушь какая-то, — неожиданно встрял еще один участник дискуссии — полный человек средних лет, бородатый, курчавый, с глазами навыкате, как у барана, и с брюзгливым выражением тронутого оспой лица.
— Я согласен с тобой, Аташ. Это бред сумасшедшего!
Юноша в белой шапочке, звавшийся Аташем, немо раскрыл рот — похоже, своими словами толстяк поддержал его во мнении, которого он вовсе не имел.
— Любимая — и куропатка. Что за глупость?! Ни в какие ворота. Любимая — роза! Любимая — нарцисс! В самом крайнем случае — горлица! Но уж никак не куропатка, никак.
— Почему? — спросил Аташ.
— Почему?! А если куропатка, то почему не курица? — взвился толстый. — Почему не гусыня?! И потом: здесь нет ни одного арабского слова. Это неуч какой-то писал.
— При чем тут гусыня?! — возмутился Аташ. — Чем тебе нехороша куропатка?! Что, куропатка — некрасивая птица? Почему же ее все любят держать дома?! Или она — не изысканная дичь?! Может, для тебя куропатка — это что-то вроде хорька или свиньи?!
— При чем тут свинья?! — тряся кулаками, завопил критик куропатки.
— А при чем тут арабские слова?! — воскликнул ее защитник. — Почему человек, который пишет на родном языке, должен использовать арабские слова?! Он что — араб?! Пусть арабы пишут по-арабски. У нас есть свой язык!
— Арьян прав, — подтвердил молчавший до сей поры пожилой человек в белой чалме с четками в руках.
Джафару подумалось, что он, несомненно, мулла. И вот надо же: тоже ходит к Стене и участвует в спорах.
Мулла одобрительно кивнул горделиво выпрямившемуся толстяку:
—
— Как будто Пророк был один, — саркастически воскликнул юноша с посохом.
— Вот именно, — радостно подхватил защитник куропатки. — Разве Зардушт — не пророк?! Персидский язык — это тоже язык Пророка. Мухаммад относит к людям Писания иудеев, христиан и персов. Потому что у нас тоже есть Книга!
— Все равно, — упирался толстый ценитель арабского. — Если человек способен щегольнуть чужим словцом, это говорит о широте его культуры, о воспитании... А тут на тебе: куропатка!
Он громко фыркнул и стал качать головой, явно недоумевая, как можно было додуматься до такой глупости.
Повисла короткая пауза.
— Куропатка или не куропатка, арабский или не арабский, а все-таки автор этого чудного стихотворения — это не Балхи, — сказал юноша в белой шапочке. Он повысил голос, чтобы не дать себя перебить. — Вы разве не видите? — лакаба нет! Балхи всегда в последнюю строку встраивает свой лакаб.
“Что мольба, что стихи — все равно для красотки пустой. Коль заплачет Балхи, ты умоешься этой водой!”
— Глупости! — отмахнулся Аташ. — Я знаю с десяток его стихотворений, где нет лакаба...
Джафар уже пятился вдоль стены Регистана, отступая к строениям первых переулков. Свернув за угол, он ударил себя кулаками по коленкам и подпрыгнул, как заяц, изо всех сил маша руками. Он сам не знал, что делать, — может быть, взлететь? Может быть, превратиться в порыв ветра?!
Сорвался с места, кинулся со всех ног. Воздух казался слаще меда. Он бежал, ничего перед собой не видя, ничего не слыша, — бежал, бежал, бежал!..
Очнулся на каком-то пустыре. Огляделся...
Он был на Афрасиабе.
Гул города стекал сюда, как облако стекает со склона горы.
Звенели кузнечики, шуршала трава под ветром.
Здесь страшно, здесь злые духи.
Здесь аджина!
Но почему-то он не чувствовал страха.
Нет, только ликование.
Упал в траву, перекатился с бугра на бугор. Быть может, там, в глубине, лежали истлевшие тела древних героев.
Но он-то был здесь!
— А-а-а-а-а!!! — закричал Джафар в небо. — Я зде-е-е-есь!
Вытянулся, закинул руки за голову.
Долго лежал, стараясь пережить свою радость — и все никак не находя сил сделать это. Она накатывала новыми и новыми волнами — он плакал, смеялся, катался по траве, снова смотрел в небо, снова плакал и снова смеялся.
Ему нужен лакаб!
Он тоже будет подписываться, вплетая псевдоним в вязь последней строки.
Какой же?
Вот вопрос!.. Шахид Балхи — это понятно... он из Балха... Лакаб по названию того места, откуда он родом... обычное дело.