Возвращение в Панджруд
Шрифт:
Поводырь не мог понять, почему слепец так тяжело дышит — как будто жернова катает. А ведь идут они еле-еле... Дурно ему, что ли?
— Ну все, хватит, пожалуй! — оборачиваясь, произнес он наигранно-бодрым тоном.
Успел заметить, как искажено лицо, как сильно, чуть ли не до крови, закушена губа...
— Слышите?
— А? — Джафар вскинулся, невпопад стукнул посохом, пошатнулся, замер. — Что? Что ты?
— Я говорю, давайте все-таки отдохнем, учитель, — ласково сказал Шеравкан. — Садитесь, вот хорошее место.
Тот стоял, вскинув голову и как будто не решаясь согласиться. Помедлив, все же подчинился чужой воле...
Сел, перевел дух. Морок отчаяния отступил.
Кармат сел у ног, вывалил язык, поднял морду, ища хозяйского взгляда, потом почти неслышно заскулил.
Джафар положил ладонь на лобастую голову, потрепал загривок.
Господи. Боже ты мой. Великий, Милосердный.
— Почему ты зовешь меня учителем? — хмуро спросил он, пристраивая посох. — Разве я учу тебя чему-нибудь?
— Ну... не знаю.
Шеравкан замялся. Голос Джафара показался ему каким-то едким, что ли... не простил, значит.
— Вы же ученый, — нашелся он.
— Ученый, — слепец хохотнул и покачал головой. Повторил, будто удивляясь этому слову: — Ученый!..
Некоторое время сидели молча. Пес подошел, растянулся у ног, щурясь в ожидании ласки, сунул голову под ладонь слепого.
Джафар вздохнул.
— Вот ты говоришь, что я ничего не вижу даже у себя под ногами...
— Да не хотел я вас обидеть! У меня вырвалось просто. Это же поговорка такая. Все так говорят! Вот и сказал нечаянно...
— Да ладно тебе, — Джафар махнул рукой. — Ерунда какая. Я уж и думать забыл.
“Как же, забыл!” — хотел укорить его Шеравкан. Сдержался.
— Я не злопамятный, нет, — пробормотал Джафар, как будто отвечая на его мысли. И вдруг сказал совсем другим тоном, как будто посмеиваясь: — Под ногами не вижу, это правда... Что делать!
Помолчал. По лицу блуждала усмешка.
— Сейчас ведь день, да?
— Ну да, день, — подтвердил Шеравкан эту самоочевидную, на его взгляд, истину.
— Солнце?
— Солнце.
— Звезд не видно?
Шеравкан хмыкнул. Опять смеется, что ли?
— Не видно, — терпеливо сказал он.
— А вот я вижу, — вздохнул слепец. — Вот они. Вон.
Еще круче задрал голову.
— Вот.
Протянул руку, стал показывать пальцем.
— Вон южная клешня Скорпиона. Видишь? Кривая такая... А вот северная клешня. Вот Ковш. Эти две, что образуют стенку Ковша, называются “Указатели”... вон куда они указывают — на Северную звезду. Последняя в ручке Ковша по-арабски зовется “аль-Каид банатнаш”, а по-нашему — “Предводитель плакальщиц”... Потому что — видишь? — плакальщицы впереди, их ведет предводитель... а уж следом погребальные носилки. Каждая звезда ковша тоже носит собственное имя. “Дубхе” значит “медведь”; “Мерак” — “поясница”; “Фекда” — “бедро”; “Мегрец" — “начало хвоста”; “Мицар” — “кушак” или “набедренная повязка”. Между прочим, совсем рядом с Мицаром, совсем близко — звездочка “Алькор”, то есть “незначительная”. Видишь ее?
— Как не видеть, — буркнул Шеравкан, озираясь.
Солнечный свет заливал зелень, камни на дороге сверкали, волны травы переливались под ветром в дневном сиянии. Происходило что-то колдовское.
— Молодец! — похвалил слепой. — Значит, хорошее у тебя зрение. Еще Искандар Великий проверял зоркость своих солдат на этой звезде... А всего Медведя видишь? Ковш — это верхняя часть его головы
Он повернул голову, как будто ища взглядом лицо поводыря.
— Не знаю...
Джафар вздохнул и снова задрал голову к небу.
— Эта яркая звезда — “Ан-наср ал-ваги”, то есть “падающий орел”. Падающий на добычу, нападающий...
А вот созвездие Охотник. Встал на полнеба... Самая яркая его звезда — “Байт ал-джауза”, то есть “плечо охотника”. Когда смотришь на нее зимней безлунной ночью, она кажется красноватой, как Марс [40] .
Он замолчал, склонился, оперевшись на посох.
40
Южная клешня Скорпиона ныне относится к созвездию Весов; ”падающий орел” — в русской астрономии закрепилось название Вега; созвездие Охотник — Орион; от “Байт ал-джауза” происходит современное название — Бетельгейзе.
— Понимаешь, иногда проще разглядеть что-то в небе, чем под ногами. Ну да ладно. Нас ждет брат этого, как его...
— Салара, — сказал Шеравкан.
— Салара, да, — кивнул Джафар. — Такой же, должно быть, добрый человек. Тоже небось будет объяснять, что ему наплевать, вижу я что-нибудь или нет...
Шеравкан чувствовал — злость прошла, осталась только насмешка.
— Так что, Шеравкан? Пойдем?
Это предложение прозвучало совсем мягко. Даже почти ласково.
— Пойдемте, — согласился он. — Вы только не спешите. Не надо.
— Да я и не спешу, — пожал плечами слепой. — Куда мне спешить? Пошли, собачище!
Кармат послушно встряхнулся, сел, в ожидании начала вывалил на плечо жаркий язык.
Шеравкан протянул Джафару конец поясного платка.
Другой рукой машинально потрогал кошелек — на месте ли.
Дорога огибала пологий холм. Казалось, что холм подрагивает, зыблется — но это просто высокая трава на его верхушке волновалась и текла под порывами ветра. Справа лежала степь — широко простиралась вдаль струящейся зеленой тканью. Переливчато вытканная пестрыми нитками цветов, островками кустарника, несколькими рощицами дикой оливы, она жила и двигалась. Ветер выворачивал наизнанку узкие листья джиды, и деревца то серебрились, то снова закрывались густой зеленью. По левую руку сколько хватало глаз тянулась цепь холмов, а где-то совсем далеко, в дымчатой дали горизонта, к которому небо сходилось, как сходится к берегам, мельчая, голубая вода хауза, призрачно прогревались коричнево-бурые неровности гор.
Шеравкан с удовольствием вдыхал воздух, несший густые, пряные запахи, с удовольствием поглядывал по сторонам, позволяя взгляду свободно скользить по залитому солнцем пространству окрестного мира.
Беспокойство, так томившее его поначалу, отступило. Просто не нужно было думать, как скоро они придут в Панджруд... днем раньше, днем позже — какая разница? И потом: он ведет не случайного бродягу, а самого Рудаки.
Вообще, все было хорошо, и если бы не стук посоха за спиной, не рывки, передававшиеся ему от руки слепого, крепко державшего конец поясного платка, он вообще, наверное, был бы счастлив.