Возвращение в Петроград
Шрифт:
— Что еще?
— Понимаешь, мин херц, совсем воровство интендантов прекратить невозможно. Будут все равно красть, ибо такова суть человеческая. — Брюс тяжело вздохнул. — Посему до каждого доведено, кому сколько можно получить в виде неофициального премирования.
— Сколько? — заинтересовался Пётр, который помнил, сколько прилипало к шаловливым ручкам Меншикова.
— Максимум пять процентов, мин херц. Украдут больше — сразу же петля. Без приговора трибунала. А уж ревизоров я выдрессировал. Они у меня из окопников и интендантов ненавидят как класс. Так что и заметят, и сообщат куда следует. Труднее всего на флоте, герр Питер. Там круговая порука, которую так просто не проломить.
— Это уже я понял, ты и
Тут Петр намекал не только на недавние события с бунтом Кронштадта, но и на опыт флотского строительства. Ишь, взяли моду, проигрывать морские сражения одно за другим!
Надо сказать, что регента в докладе генерала Келлера интересовало буквально всё: как сейчас организовано снабжение Южного фронта, что творится на Кавказском фронте и особенно, в Персидской армии (так переименовали кавалерийский корпус, который действовал в этом направлении, усилив его артиллерией и пехотными частями). «Замирение» Персии казалось Петру задачей номер один. Ибо, если Проливы и контроль за ними — это еще тот вопрос, дадут ли за них уцепиться, не начнется ли из-за них новой коалиционной войны, то Северные провинции соседа давно контролируются русскими частями и вопрос состоит только в том, как выйти к морским берегам и крепко стать там, «конно, людно и оружно»[1].
— В общем так. друг мой любезный, — обратился Пётр к Брюсу, когда тот закончил доклад. — контроль за ситуацией со снабжением по-прежнему на тебе.
— Мин херц, хочу попросить тебя уделить одному вопросу немного времени.
— Что именно, говори. Знаю, по ерунде меня не беспокоишь. — Пётр настороженно зыркнул на собеседника.
— Надо бы тебе поговорить с купцами, особливо староверами. Как я и говорил, ситуация с выполнением военных заказов из рук вон плохо. В четырнадцатом именно староверы протолкнули через Думу реквизицию промышленных предприятий, принадлежащих немцам, не только подданным Германской империи, но и нашим, русским немцам. Заодно выгнали управленцев и мастеров из тех же германцев. К своим жадным рукам-то прибрали, а вот рабочих и мастеров не хватает. Военные заказы постоянно срываются. Надо их приструнить. А кому, как не тебе, государь?
Пётр с трудом подавил внезапно вспыхнувший приступ гнева — речь Брюса всколыхнула старые счеты со старообрядцами, которые были самые последовательные и упорные враги его царской власти. Возникло снова желание сносить головы… Которое пришлось в себе давить. Не мог он себе такого сейчас позволить. Жандармы только сейчас заканчивали распутывать клубок заговора думцев, к которому прилепились не только масоны, но и старообрядцы, генералы и дипломаты союзников. И до сего времени, как начнут работать военные трибуналы, трогать промышленников без особых оснований не следовало. Всему свое время.
— Назначу им совещание на ближайший понедельник. Сей день особо тяжелый. Вот, на своей шкуре сие и почувствуют.
Выжатый после разговора с регентом, словно лимон, Брюс вышел в приемную, где никого, кроме дежурного адъютанта Михаила Александровича не было. Жестом Брюс попросил прикурить, полковник Альтман спокойно открыл ящичек с сигарами, который и держали для посетителей, помог гильотинкой убрать кончик оной. Генерал с удовольствием затянулся, вдыхая ароматный дым. При государе как-то было не до курева. Дий Фёдорович стал адъютантом регента весьма странным и случайным образом. После очередного ранения, будучи старшим офицером 7-го гренадерского Самогитского генерал-адъютанта графа Тотлебена полка, подполковник Альтман явился в кадровое отделение Генштаба, где просил направить его в тот же полк. Ему же предлагали возглавить с повышением Московский 8-й гренадерский полк. Случай же состоял в том, что разговор этого офицера с кадровиком слышал регент, непонятно чего в том управлении забывший. Дий Фёдорович Петру показался, и регент
— Скажите, Ваше высокопревосходительство, — обратился Альтман к Келлеру, — я вот слышал, что вы иногда называете Его императорское величество «мин херц», но так, кажется, обращались только к Петру Великому.
И вот тут Брюс почувствовал, что Пётр, как никогда близок к провалу. А если эту странность заметил не только адъютант регента? Надо всё-таки следить за языком получше. А сейчас необходимо как-то выкручиваться, благо, на выдумку Брюс всегда был хорош. Вот и брякнул, почти не делая паузы:
— В один из дней я заметил, что, став регентом, Михаил Александрович знатно так переменился. Мне даже показалось, что в него вселился дух его знаменитого предка, Петра Великого. Вот как-то в шутку и обратился к нему «мин херц», а Михаилу Александровичу шутка сия показалась удачной, я как-то его даже герр Питер обозвал, так за это получил нахлобучку, а вот когда обращаюсь «мин херц», он только улыбается.
Докурив, Брюс быстрым шагом покинул приемную регента, адъютант Альтман сопровождал его легкой улыбкой, а вот самому Брюсу было как-то не до улыбок.
[1] Вообще-то эта фраза на Руси означала требование к дворянам прибыть на военный смотр: на лошадях, с боевыми холопами и запасами продовольствия. Тут Петр использует ее как завуалированный приказ овладеть берегом Персидского залива. А если туда еще и железную дорогу проложить, то необходимость в контроле за Босфором вообще отпадает.
[2] Кроме Георгиевского оружия, на груди Альмана красовались ордена Анны 2-й степени с мечами, Станислава 2-й степени с мечами, Владимира 4-й степени с мечами и бантом, а учитывая, что получить их минуя низшие степени было практически невозможно, иконостас внушал!
Глава тридцать восьмая
Регенту Михаилу выносят приговор
Глава тридцать восьмая
В которой регенту Михаилу выносят приговор
Франция. Новая Аквитания. Жиронда. Ла-Бред.
14 июля 1917 года
Небольшой городок Ла-Бред в Аквитании насчитывал не более тысячи жителей. По-французски такие крошечные городки называются не «ville» (город), а «village» (деревня), местечко ничем не примечательное, местность тут винодельческая, именно в этой области Ротшильды прикупили несколько крупных виноградников, став одними из крупнейших производителей вина во Франции. Особенно много лафита уходило в Россию, где даже появились специальные узкие бокалы — лафитники, как раз для этого довольно приятного напитка. Городок сей был известен только своим древним замком, в котором, в свое время, родился знаменитый философ и писатель Монтескье.
(замок Ла-Бред, современный вид)
Время не пощадило старинное шато[1], но владельцы его кое-как приводили в божеский вид, хотя из-за войны их финансовое положение стало весьма плачевным. Отказать же своим кредиторам и «большим друзьям» во временной аренде помещения для небольшого отдыха после охоты в соседних лесах казалось как-то невежливо. Один из гостей прибыл с небольшой охраной, которая сразу же выставила всю обслугу из замка (любезные хозяева заблаговременно временно переехали в Бордо). Так что вскоре встрече этих трех господ никто не мешал.