Возвращение во Флоренцию

Леннокс Джудит

— Тогда мне жаль, что я вас разочаровала.

— Разочаровали?

— Ну да… аристократичный голос… походы в церковь.

— Вообще-то, вы ничуть меня не разочаровали. — Он улыбнулся, оскалив зубы. — На самом деле, вы опасно близки к идеалу.

Позднее тем вечером один абажур из фиолетовой бумаги внезапно загорелся, и все бросились срывать его с лампочки и затаптывать ногами огонь. Ребекка помнила, что стояла у пианино, и Гаррисон Грей пел «Ты у меня под кожей». Потом они танцевали. Гаррисон все еще был в шинели. Долговязый, неуклюжий, он оказался никудышным танцором, но в танце крепко прижимал ее к себе, а когда музыка закончилась,

взял ее руку и поцеловал.

— Мне пора идти, — объявил он. — Очень приятно было с вами познакомиться, миссис Райкрофт. Постараюсь при случае вам позвонить.

Он явно ожидал от нее какого-то ответа, однако удовольствие, которое она испытывала, танцуя, уже покинуло ее, поэтому Ребекка выдавила из себя только:

— Да-да, до свидания.

Вскоре после ухода Гаррисона начали расходиться и остальные гости, так что в конце они остались втроем: Ребекка, Тоби и Артемис. И тут Ребекка начала плакать. Слезы брызнули у нее из глаз и побежали по щекам, словно суп, переливающийся через края кастрюли. Тоби воскликнул: «Боже, Ребекка», а потом «Прошу, дорогая, не плачь» и «Это Майло виноват, да?» — но она продолжала рыдать. Ребекка даже не заметила, как мисс Тейлор тактично покинула студию, оставив их наедине; потом Тоби приготовил ей чай и дал таблетку аспирина. Она отпила чай, проглотила аспирин, и тогда он сказал: «Ну давай же, расскажи все дядюшке Тоби».

И она рассказала. Конечно, не все — Ребекка ни словом не упомянула о Тессе Николсон, о ребенке и о телефонном звонке, потому что эти вещи не могла доверить никому. Однако она поведала Тоби о неверности Майло, а он в ответ бросил: «Подонок» и «Без него тебе будет только лучше», — однако это ее почему-то нисколько не обрадовало.

Носовой платок, который дал ей Тоби, превратился у нее в руке в мокрый комок. Ее браку пришел конец, но она не знала, что теперь делать со своей жизнью, которая без Майло утратила всякий смысл. Ребекка не представляла, чем занять свои дни. Ей не нравилось сидеть одной в этом ужасном отеле. Не нравилось, как девушка за стойкой смотрит на нее, не нравилось, что официант, видя, что она пришла одна, сажает ее за самый маленький столик в самом темном уголке ресторана.

Она перестала плакать. Постепенно опьянение отступало.

Тоби сказал:

— Ты хочешь вернуться к Майло?

— Нет. — Они сидели бок о бок на диване посреди следов былого веселья: грязных тарелок, бокалов и клочков обгоревшей бумаги. — Теперь я понимаю, что все было кончено много лет назад, — жалобно произнесла она, — а я этого просто не замечала. И теперь я не знаю, что мне делать.

— Я не понимаю, зачем тебе вообще что-то делать,Бекки, — заметил Тоби. — Тебе ведь не надо работать, я правильно понял?

— Слава богу, нет. Майло в этом смысле всегда был щедр. У него много недостатков, но скупость не входит в их число. — Они пользовались общим банковским счетом; Ребекка подумала, что после развода счет придется разделить — еще один нелегкий шаг, который им предстояло совершить.

— Тогда почему бы тебе просто не жить в свое удовольствие? Почему не подождать и не посмотреть, что предложит тебе жизнь? — Тоби улыбнулся. — Я вот никогда ничего не планирую. Живу себе день за днем — это совсем неплохо.

— Я не уверена, что способна на такое.

— А ты попробуй. К тому же я всегда буду рядом на случай, если тебе понадобится выплакаться.

— Тоби, дорогой мой! Мне ужасно стыдно, что я устроила такую сцену.

Он крепко ее обнял.

— Чепуха! Зачем же тогда друзья?

— Я попытаюсь, — с неожиданной решимостью ответила Ребекка. — Попробую

последовать твоему совету; просто жить — кто знает, может, мне и понравится.

Тоби приготовил ей еще чаю, а потом сказал, что она может лечь на диване, если хочет. Выпив чай, Ребекка свернулась клубочком под одеялом и, к своему великому облегчению, крепко заснула.

На следующее утро у нее раскалывалась голова; она стерла пальцем размазанную под глазами тушь в тускло освещенной общей ванной, потом поблагодарила Тоби и на автобусе вернулась в Элгин-кресент. Входя в холл отеля в той же одежде, в которой уходила вчера вечером, она чувствовала себя неприбранной, неряшливой; передавая ей ключ, администратор бросила на Ребекку пронзительный взгляд, но та с вызовом посмотрела ей в глаза, и девушка отвернулась.

Убогая тесная комната показалась ей до странности знакомой, даже уютной. Ребекка выпила несколько стаканов воды, повесила на дверь табличку «Не беспокоить», потом забралась в постель, натянула на себя покрывало и снова погрузилась в сон.

Она старалась — старалась изо всех сил. «Почему бы тебе просто не жить в свое удовольствие?»Она ходила в Национальную галерею и в галерею Тейта, на вечерние концерты в Вигмор-Холл. В хорошую погоду отправлялась на прогулку в парк или на набережную, совершала вылазки в магазины и возвращалась в отель с новой одеждой в красивых пакетах.

Ежедневные трапезы в ресторане отеля оказались для нее самым тяжелым испытанием. Интересно, ей казалось, или официанты действительно посматривали на нее с насмешкой, а другие постояльцы — с любопытством? Ребекка никак не могла этого понять. Хотя она собиралась навестить друзей, она никому не позвонила: эти люди некогда бывали на вечеринках в Милл-Хаусе, знали их с Майло как Райкрофтов, светскую чету, которой восхищались и завидовали. Вряд ли они одобрят их разрыв. Еще хуже будет, если они начнут ее жалеть.

Гаррисон Грей не позвонил и не написал. Она думала, что он вскоре с ней свяжется, но нет — похоже, он флиртовал с каждой одинокой женщиной, попадавшейся ему на пути. «У вас приятный голос, Ребекка», — наверное, это одна из его излюбленных фразочек.

Она переехала в другой отель, на Лендбрук-гроув. «Кавендиш», в отличие от отеля, где она жила раньше, был совсем непретенциозным; в ее крошечном номере с трудом можно было протиснуться между кроватью и стеной, но ей там нравилось — в «Кавендише» легче было сохранять инкогнито, а ей именно этого и хотелось. В баре там обычно сидели коммивояжеры и клерки из разных компаний, приехавшие в командировку. Иногда по вечерам она спускалась туда чего-нибудь выпить. Ребекка научилась придумывать разные истории, объяснявшие, почему она одна остановилась в Лондоне, чтобы избежать прикосновения рук к ее колену или предложения выпить на посошок у мужчины в номере.

Майло писал ей; она рвала его письма, не читая. Однажды поутру, вернувшись в отель, она обнаружила его у стойки портье. Им надо поговорить, сказал он, так дальше продолжаться не может. У них состоялся отвратительный ланч в «Мраморной арке», а потом не менее тяжелая прогулка по Гайд-Парку, во время которой они пререкались вполголоса, чтобы их не расслышали люди, проходящие мимо. «Я не верю, что ты добровольно выбрала себе такую участь, — говорил Майло. — Жить в отеле, вдали от своего дома, друзей. Я знаю, что поступил плохо, причинил тебе боль, и я готов извиниться еще хоть тысячу раз, только бы ты вернулась ко мне. Я был глупцом, и я обещаю, что никогда, никогда в жизни больше не посмотрю на другую женщину».