Возвращение. Танец страсти
Шрифт:
Из головы у Сони не выходил образ танцовщицы, за которой она подсматривала сегодня. Женщина на этих снимках была совершенно на нее не похожа.
— А где она выступала?
— На местных праздниках, на juergas [27] — частных вечеринках, иногда в баре. Лет с трех она забавляла окружающих тем, что изображала танцовщицу фламенко, бесконечно оттачивая движения, подобно заводной кукле. Когда Мерседес исполнилось пять лет, ее повезли на настоящий урок танцев в Сакро-Монте, а в качестве подарка она получила первую пару танцевальных туфель.
27
Гулянье,
Соня улыбнулась. Ее тронула официальная манера, с которой старик рассказывал эту историю, — старательно подобранные пожилым иностранцем английские слова. Она видела, что он получает истинное удовольствие, вспоминая события давно минувших дней.
— Складывается впечатление, что она была настроена очень решительно. А ее мать танцевала?
— Не более остальных здешних женщин, — ответил старик. — Каждый, кто здесь вырос, видит людей, танцующих фламенко. Фламенко — часть Гранады. От него никуда не деться на праздниках, на вечеринках, в Сакро-Монте, поэтому большинство девушек в определенный момент начинают танцевать фламенко, но не с таким упорством, как эта девчушка.
— А кто ей аккомпанировал? Ее отец играл на гитаре?
— Немного. Но один из ее братьев был очень музыкальным, поэтому у нее всегда был человек, с радостью готовый ей подыграть. Она дала свое первое представление, когда ей было лет восемь. Прямо здесь, в баре. Эмилио, брат-музыкант, ей аккомпанировал. Она имела бешеный успех, и не только потому, что выросла на глазах у зрителей, — уверяю, ей никто не покровительствовал. Совсем не поэтому. Когда эта малышка танцевала, она преображалась. Это было подобно волшебству. Даже после того, как люди привыкли к ее танцам, Мерседес собирала целую толпу каждый раз, когда выступала.
Старик несколько секунд помолчал, разглядывая фотографии, и Соне показалось, что она увидела слезы в его глазах. Он откашлялся. Соня чувствовала, что он хочет что-то добавить.
— У нее был duende.
Опять это слово. Она вспомнила, что он уже употреблял его вчера и тогда она не совсем поняла его смысл, но сегодня в новом контексте ей наконец удалось его понять. Было в нем нечто сверхъестественное, насколько она могла постигнуть, подобное силе, от которой мурашки идут по коже.
Они оба несколько минут стояли перед стеной с фотографиями. Соня рассматривала эту женщину. Да, она могла себе представить, что у этой женщины был duende.
Она попрощалась с хозяином кафе и пообещала, что еще заглянет к нему, если когда-нибудь приедет в Гранаду. За время их короткого знакомства Соня успела полюбить этого старика. На прощание она расцеловала его в обе щеки. Насколько они с Мэгги разные! Это большее, на что Соня могла решиться. И она даже не узнала его имени.
Глава восьмая
Сегодня у них был последний урок. После недели занятий бессонные ночи давали о себе знать. Недосыпание сказывалось на способности учеников выполнять наставления.
Соня с Мэгги не были исключением, ноги, точно налитые свинцом, пытались повторить движения, которые разучивали в этот раз. Соне неоднократно пришлось извиниться перед партнером, а обычно спокойный парень, которого поставили в пару с Мэгги, громко вскрикивал от боли. Терпению Корасон пришел конец.
— Vamos, chicos! [28]
28
Двигаемся, ребята! (исп.).
Даже наемные танцоры в тот день были сонными как мухи, и становилось ясно, что, если бы не деньги, они уж точно находились бы не здесь. Казалось, энергия и веселье этого жизнерадостного танца рассеялись, и, несмотря на все усилия Фелипе и Корасон, расшевелить класс так и не удалось. Наконец они сдались.
— Vale, vale [29] , — сказала Корасон. — Попробуем кое-что новенькое. Передохните, потом мы покажем новый танец, который по силам станцевать даже вашим бабушкам.
29
Букв.: Прощай! Будь здоров! Здесь: Довольно! Хватит! (исп.).
Из динамиков полилась совершенно другая музыка.
— Меренге! — воскликнула Корасон, хватая Фелипе. — Если вы в состоянии сосчитать до двух, тогда вам по плечу и этот танец.
Она оказалась права: это был простейший из танцев, а заводной — «раз-два, раз-два» — ритм не требовал от пары ничего, кроме готовности прильнуть друг к другу и раскачиваться из стороны в сторону. Меренге — банальный в своей простоте — расшевелил класс. Прошло минут десять, и к покачиванию добавились простые развороты, атмосфера в танцклассе изменилась. На лицах заиграли улыбки.
— Меренге, — тяжело дыша, призналась Мэгги, — настолько интимный, насколько это возможно в танце без раздевания!
— Забавно, что это вообще назвали танцем, — согласилась Соня, смеясь.
Подружки зашлись смехом. Настроение меренге очень сильно отличалось от тревожных мотивов фламенко.
И этот танец незамедлительно дал результат, ему было можно научиться за одно занятие, а не тратить на него всю жизнь. Меренге требовал от партнеров чуть ли не дьявольского единства душ, в то время как фламенко вынуждал к предельному самоанализу и эгоцентричности. Меренге являлся диаметральной противоположностью цыганскому танцу, и редким людям удавалось остаться невосприимчивыми к его бьющему очарованию и энергии. В нем не было ничего от мрачности фламенко, однако не было и его глубины.
Пришло время прощаться, от души расцеловать друг друга в обе щеки, как будто они стали закадычными друзьями, обменяться номерами мобильных телефонов, пообещать еще встретиться в сальса-клубах и приехать друг к другу в гости. Корасон заверила их, что они были удивительными учениками и она надеется, что они когда-нибудь вернутся, чтобы еще позаниматься сальсой. Фелипе позволил жене говорить от имени их обоих, а сам стоял в стороне, улыбаясь в знак согласия.
Оказавшись на улице, Соня взяла Мэгги под руку — настроение и вовсе поднялось от осознания того, что занятиям конец.