Возвращение
Шрифт:
Я тупо наблюдал за чередой сменяющих друг друга соблазнительниц и опорожнял чашку за чашкой. Что же, чёрт возьми, происходит?! Я никогда не испытывал трепета, смотря криминальную хронику или фильмы ужасов! Мне никогда не приходило в голову терпеть силиконовое общество телевизионных моделей из-за страха перед пустым и наполненным вязкой тишиной помещением. Чего я боюсь?!
Пьяные мысли кривлялись у подножия единственного и ставящего всё на свои места ответа, подобно вырывшим томагавк ирокезам у тотемного столба. Он рядом. Протяни руку. Коснись! Но… Табу!
Экранная радуга возвестила о том, что и мастурбирающим подросткам, и, замирающим при каждом всхрапе, облачённой в бигуди жены, престарелым эротоманам,
— Сон — ошибка человечества! — я отсалютовал цветным полоскам фарфоровой чашкой.
— Крутится волчок, — ответил мне невидимый за красно-зелёно-бело-сине-и-ещё чёрт знает какой экранной тельняшкой Монин.
Изображение пропало, но звук остался. И какой звук! Тот самый «Круиз»! «Круиз» тысячи раз перезаписанный на мерзко пищащие «МК». «Круиз», который мы слушали вместе. С кем вместе? А разве неясно?!
Как посмел этот урод Игорь поменять мебель?! Чёрта с два! Пока я здесь живу — всё будет как тогда!
Я ринулся в другую комнату. Её комнату! Ха-ха! Мой крахобор-братец ничего не выкинул из старых вещей. Они пылились здесь, сваленные в кучу. Забытые и никому не нужные. Забытые?! Чёрта с два! Я ничего не забыл! Они должны быть на своих местах! Они, а не плюшевые дешёвки! Разве касалась её рука этих престижных штамповок. Вот они — бесценные тумбочки и канапе, стулья и письменный стол, сервант и продавленное кресло, магнитофон «Весна-202» и ещё куча нераспакованных коробок. Они помнят её голос, её взгляд, её кожу, её запах. Их место не в тесной комнате!
23
К утренним мукам похмелья добавились новые ощущения. Спина едва разгибалась, мышцы болели. Одиночное пьянство — штука опасная. Дело не в угрозе алкоголизма — любители коллективной выпивки рискуют не меньше, чем пьяницы-солисты. Беда в том, что некому рассказать о происходившем после того момента, когда, по убеждению моего знакомого — мастера восточного учения рейки, телом злоупотребившего бедолаги овладевают какие-то там астральные хулиганы с труднопроизносимыми именами. Я лежал в позе эмбриона, не в силах разлепить веки и пытался вспомнить: чем таким вчерашней ночью занимались зловредные духи, воспользовавшись моей, впавшей в алкогольную амнезию материальной оболочкой.
В голове всплывали то хихикающий Фредди Крюгер, то шевелящий усами колдун, то сползающее с загорелого тела кружевное бельё. Дальше провал. Темнота. Призраки воспоминаний. При попытке сесть я почти услышал скрип позвоночника, мышцы отозвались протестующей болью. Вместо мягкого плюша, ладонь упёрлась во что-то плетёно-твёрдое. Собравшись духом, я открыл глаза. Свитое Игорем мещанское гнёздышко походило на сельсовет после налёта армии батьки Махно. Дорогая мебель исчезла. Вместо неё откуда-то появились покрытые слоем пыли тумбочки. Хромоногий сервант подмигивал треснувшим зеркалом. Чья-то рука безжалостно вколотила огромные гвозди в шёлковые обои и развесила старые фотографии. Похоже, тот же самый варвар скатал ворсистый ковёр и раскидал по паркету останки картонных коробок. На месте остался лишь телевизор, но на нём с видом триумфатора возвышалась допотопная «Весна» увитая серпантином зажёванной магнитной ленты. Да, астральная шпана славно повеселилась! Не зря я чувствую себя пропущенным через мясорубку.
О том, куда пропала мягкая мебель и о реакции Игоря на перестановку, думать не хватило сил. Похмельные муки не уступали физической боли. Я заставил себя подняться с раскладного кресла (Алла Александровна называла его канапе) и побрёл на кухню. Человек, осуждающий утреннее похмелье — лицемер и демагог, никогда сам не испытывавший последствий общения с Бахусом. Какое может быть дело до невидимой печени и страдающего желудка, когда раскалывается голова, двоится в
Дорогу к заветному источнику преградило неприятное обстоятельство в виде распахнутой входной двери. Только этого не хватало! Пришлось на время свернуть со скользкой дорожки, ведущей к алкогольной зависимости и моральной деградации. Я от души надеялся, что коварные демоны не подбили меня вчера заявиться к соседке и объясниться насчёт домофона.
Захлопнув дверь, я продолжил путь на кухню. Всё! Теперь меня ничего не остановит. Потом! Потом будет время оценить масштабы разрушений. Ужаснуться. Придумать оправдания. Сейчас надо вернуть себе человеческий облик.
«Крепкие напитки до шести вечера? — пришла на ум фраза из какого-то западного фильма. — Вы с ума сошли!»
— Истинная правда! — согласился я и отставил в сторону сосуд с соблазнительным названием «Исток».
Сгорая от нетерпения и предвкушая скорое облегчение, я зубами сорвал пробку с бутылки пива и попытался затушить душевный пожар. Вкуса я почти не почувствовал. Горьковатая влага скользнула по ссохшейся глотке, просочилась в желудок и впиталась в кровь. Я оторвался от горлышка, высосав остатки пены. Застыл на месте, ожидая, как новая порция перемешается с остатками вчерашнего и начнёт в организме хотя и разрушительную — по словам умных людей — но, несомненно, приносящую облегчение деятельность.
«Ничего страшного, — соврал я сам себе. — Просто иногда позволяю себе излишества. А кто не позволяет? Можно и не похмеляться, но тогда отлёживайся целый день. Вот сейчас ещё бутылочку и буду в норме».
Ощутив, наконец, обманчивую бодрость, я закурил и осмотрел кухню. Место обеденного стола занял старенький друг каждого школьника. Мягкий, обтянутый кожзаменителем табурет вытеснил облезлый стул. Табурет, в отличие от прочей мебели, не исчез. Он стоял с другой стороны письменного стола. Изменения минимальные, по сравнению с комнатой. Но… Холодок пробежал по зудящей спине. Я отдал бы многое, лишь бы вспомнить, что здесь вчера произошло. На исцарапанной поверхности возвышалась початая бутылка вина (напиток, коему я никогда не отдавал предпочтения), в неизвестно откуда взявшейся хрустальной вазе увядали четыре розы — две белые, две алые, рядом с цветами несли караул две оплывшие свечи. Аккуратно нарезанные и изящно разложенные по тарелкам колбаса и сыр! Баночка икры! Оливки! Откуда всё это?!
Я мог поклясться, что моя рука никогда бы не нарезала продукты таким образом. Даже под страхом смертной казни я буду кромсать колбасу неуклюжими ломтями. А деликатесы! А вино! Даже в совершенно бессознательном состоянии, я не стал бы тратить деньги на подобную ерунду!
Раздавленный в пепельнице окурок с алым ободком помады на фильтре. Откуда он?! На останках сигареты я разобрал название — «СМ». Сто лет не видел их в продаже! Перед мысленным взором замаячила сутулая фигура Нормана Бейтса. Прославленный Хичкоком маньяк перевоплощался в собственную мамашу. А я, ошалев от выпитого, устроил себе свидание с… Бред! Никакая, даже самая белая, горячка не заставит меня курить сигареты с ментолом и оставить недопитую бутылку вина! К тому же белая горячка нападает не на пьяных, а на выходящих из запоя. Об этом мне кто-то рассказывал.
Пока мой и без того страдающий мозг метался от приступов животного ужаса к жалко выглядящим объяснениям, рука протянулась к бутылке. Автоматически я сделал глоток. Кисляти-на! Я глянул на этикетку. «Огненный танец». Цена 1 р. 70 коп. Вин Агропром Молдавской ССР. Глаза считывали информацию. Мозг отказывался её воспринимать.
Я поднёс горлышко к губам, запрокинул голову, сделал глоток. Сводящая челюсти жидкость напомнила о далёких временах, о желании доказать собственную взрослость, о вдавленной ключом или ржавым гвоздём пробке, о пьяном шатании по школьным дискотекам и заблёванном в последствии туалете.