Возвращение
Шрифт:
– Хмм…спрашивай… – насторожился я – Если смогу, отвечу.
– Миш…ты людей убивал? Нет, не так: много убил? Как это было? Что ты чувствуешь, когда убиваешь человека? Подожди, не отвечай! Ничего не говори! Я объясню… Я актер. Иногда играю роль убийцы, или вернее человека, который убивает. Так вот хочу понять – что чувствует человек, который лишает жизни другого человека? Они тебе снятся, эти убитые тобой люди?
– Анекдот такой есть, Володь – начал я медленно, не глядя на Высоцкого – Внук спрашивает деда: дед, ты на войне был. Ты людей убивал? Дед отвечает: нет, внучек, не убивал!
– То есть ты тех, в кого стреляешь, представляешь нелюдями? Нечеловеками? Но все равно у тебя в душе должно быть понимание, что перед тобой пусть и плохие, но люди. И как тогда? Вот ты убил первого своего, ты его помнишь?
Еще бы я не помнил! Никогда этого не забуду, до самой своей смерти! Это был мальчишка. Да, самый настоящий мальчишка лет тринадцати. Но только с «калашниковым» в руках. Он выстрелил в меня из-за дувала, поднялся и дал очередь. Однако «калашников» с деревянным прикладом был ему слишком длинным, он плохо прицелился и первая пуля прошла мимо. А потом ствол тупо задрало вверх и вправо – как обычно это и бывает. И тогда я почти в упор всадил короткую очередь ему в лицо. Голову просто разнесло. Вот сейчас была голова, и уже вместо нее ошметки – справа и слева куски кровавой плоти, и подбородок, оставшийся на месте. Труп упал не сразу, я даже успел увидеть фонтан крови из разорванных сосудов. Впрочем – может и показалось, что успел. Но крови было много.
Нет, я не пошел дальше, посвистывая и напевая веселую песенку. Но и не стал блевать, исторгая из себя полупереваренную тушенку. Этот пацан мне потом снился недели две. И я мучительно спрашивал себя: «Зачем мы здесь? Что мы здесь делаем?! Почему все ТАК вышло?!»
– Володя…у солдата нет времени на рефлексию. И ему некогда думать о том, кого он убивает и почему. Солдат делает свою работу, и только так. Максимально эффективно делает работу. Потому бесполезно спрашивать солдата – убивал он, или нет, и что он чувствовал, когда убивал. Он НЕ убивал. Он устранял объекты, уничтожал личный состав врага. И только так.
Мы помолчали, и наконец, Высоцкий встал со своего стула:
– Пойдем мы. Спасибо, Миша, за вечер…такого у меня давно не было. А по поводу твоих слов, твоего предложения…я подумаю. Честное слово – подумаю! Что касается твоих песен…Миш, я разбираюсь в этом деле, и поверь мне – это классно. Ты бы имел успех и как сочинитель, композитор, и как исполнитель. И Ольга имела бы успех. Подумай над карьерой исполнителя. Кстати, а на гитаре ты играешь лучше меня!
Он улыбнулся, хлопнул меня по плечу и и протянул руку:
– До встречи. Рад знакомству.
– И я рад – Золотухин тоже протянул руку – Я все помню, что ты сказал. Спасибо, Миша!
Закрыв дверь за припозднившимися гостями, я замер, прислонившись плечом к косяку. Зря, наверное, я все это им наговорил. Вот чувствую – зря! Как бы мои кураторы не рассердились – зачем, мол, раздаешь информацию! Светишься! Но я по-другому не мог. Я должен попытаться спасти Высоцкого! Должен! Может это и есть моя миссия…передача соли.
И у меня вырвался грустный смешок...
Семичастный
– Что он говорит о Тарковском? Вы видели, что он сказал? Внесли в перечень вопросов, которые нужно ему задать?
– Внесли, товарищ Председатель! И о Бродском внесли. И о Высоцком. Все мало-мальски интересные темы нами отмечены.
– Хорошо. Оставьте мне эти вопросы, я посмотрю.
– Вот, товарищ Председатель!
Мужчина положил на стол Семичастного большой лист и замер, ожидая приказаний. Председатель КГБ кивнул, и не глядя на подчиненного махнул рукой, мол, свободен! Но тут же остановил:
– Постой! Позвони Карпову и вызови его на сегодня, на пятнадцать часов. Пришлите за ним машину.
– Есть! – мужчина повернулся и вышел из кабинета, оставив Семичастного одного. Председатель КГБ углубился в чтение перечня вопросов, в такт мыслям иногда кивая головой. Прочитав, посидел минут пять, глядя в пространство, придвинул к себе распечатку разговоров в квартире Карпова в то время, когда у него в гостях были Высоцкий и Махров, и стал внимательно перечитывать ее заново. Когда дошел до места, где Карпов пел неизвестные доселе песни, нахмурился, и стал внимательно читать текст песен, шевеля губами и стараясь понять, как должны звучать эти стихи, положенные на музыку. В конце концов, отчаялся это понять и нажал кнопку на столе.
Через несколько секунд в дверь вошел референт, ступая по толстым коврам абсолютно бесшумно, будто двигался по воздуху и не касался пола. Служение безопасности государства не терпит шума!
– Дайте мне магнитофонную запись с того места, где Карпов поет песни. Я хочу это услышать.
– Есть! Через десять минут, товарищ Председатель. Еще что-то?
– Пока нет.
Через пять минут дверь открылась и два крепких молодых человека в серых костюмах внесли здоровенный импортный магнитофон. Один из них, звукооператор, наладил питание аппарата, и замер, ожидая команды начальника. Семичастный кивнул головой, и в кабинете раздался слегка хрипловатый, приятный мужской баритон.
Серыми тучами небо затянуто
Нервы гитарной струною натянуты…
Семичастный слушал, и брови его сдвигались все больше и больше. Он перестал черкать по бумаге, и теперь смотрел в пространство, будто видел что-то такое, недоступное остальным людям. Когда песня закончилась, он сделал знак, звукооператор нажал на клавишу и магнитофон замолчал.
Семичастный встал – звукооператор вскочил. Председатель подошел к магнитофону, приказал:
– Покажи, что тут нажимать, я сам послушаю, один.
Оператор быстро объяснил, тем более что сложного там ничего не было, и тут же вышел, повинуясь жесту Председателя. Семичастный включил магнитофон, усевшись рядом, и замер, прикрыв глаза и вслушиваясь в голос исполнителя.
Когда песни закончились, он выключил магнитофон, прошел к своему месту, сел, посидел минут пять не двигаясь и протянул руку к телефону правительственной связи.
– Слушаю – в трубке раздался голос Шелепина – Что хотел, Володя?