Возвращение
Шрифт:
Генерал сидел за письменным столом в светлой черкеске, на груди – Георгиевский крест. Он привстал при появлении гостей, жестом пригласил их сесть.
– Мой журнал, – начала Лилиан по-французски, – поручил мне задать вам один вопрос. В некоторых кругах США бытует мнение, что после отказа союзных держав поддерживать вашу борьбу с большевиками американскому правительству следует взять на себя заботу о сохранении российских вооруженных сил, для того чтобы при удобном случае вы смогли возобновить борьбу. Но пока вам следует принять участие в войне греков против Кемаль-паши
Назаров слушал, с каким апломбом излагала Лилиан свои политические бредни, выдавая их за «общественное мнение американских кругов», и кипел от ярости. Такого нахальства он не ожидал даже от нее. Ему было неловко присутствовать при этом.
Врангель выслушал журналистку с невозмутимостью скалы. Он уже привык к глупости и наглости политических дилетантов.
– Благодарю вас за информацию, мисс, она, несомненно, интересна, но я не занимаюсь вопросами международной политики. Мои сухопутные и морские силы находятся в распоряжении наших союзников. Это все, что я могу сказать по данному вопросу. Честь имею.
Врангель встал, давая понять, что прием окончен. По его звонку явился тот же красавец-офицер и проводил их до трапа.
Лилиан была оскорблена и не скрывала этого, ругаясь вслух:
– Сноб, нахал, дикарь!
Зато Назаров аплодировал генералу.
В такси он сказал:
– Меня потряс ваш авантюризм, мисс Лилиан. Мало кто решился бы выдавать свои политические фантазии за общественное мнение большой державы. Вы сейчас сильно рисковали своей репутацией…
Лилиан резко оборвала его:
– Кажется, вы читаете мне мораль, мистер Назаров? Я – корреспондент известного политического журнала. У меня приличный стаж работы, и я нахожусь в Константинополе не для того, чтобы танцевать фокстроты. Мнение журналиста всегда является выражением мнения читателей. У нас массовый журнал, следовательно, мы сознательно прибегаем к эмоциональной аргументации, чтобы соответствовать уровню развития широких масс. Чтобы ошеломить и развлечь читателя, нужны скандальные известия, и ничего страшного, если ради сенсации мы иногда немного искажаем факты или произвольно их интерпретируем. Мы должны уметь делать политику. И деньги! Если босс требует сенсаций, а таковых нет, значит, мы их сфабрикуем. Журналистика – это бизнес, но вы в этих делах пока что большой бэби, мистер Джордж. Мы – американцы, деловой народ, если угодно, прагматики.
«А никто и не обольщается на ваш счет, пастухи коровьи! Здорово тебя Врангель отшил, самодовольная пигалица! Мнишь себя деловой, а на деле просто дура, набитая штампами и чужими цитатами», – мысленно торжествовал Назаров.
Последствия размолвки могли быть для него плачевны. Вполне логично, если американка уволит его за грубость. Только не все в этом мире подчиняется логике. Солнце было уже в зените, замутив полуденным жаром прозрачность летнего дня. Воздух выгорел
Большая терраса фешенебельного отеля на берегу Босфора была украшена зелеными гирляндами, цветами, разноцветными фонариками, французскими и турецкими флажками. Общество франко-турецкой дружбы чествовало французского писателя Клода Фаррера.
Когда пришли Лилиан и Назаров, вечер был в разгаре, террасу заполнила нарядная публика. Преобладали европейцы, преимущественно офицеры союзных армий, журналисты, представители духовенства, предприниматели. Турок было мало. Инициатива торжества принадлежала европейцам.
Клод Фаррер сидел за столом для избранных гостей в окружении элегантных женщин. Он много выпил и теперь то и дело острил, осыпал комплиментами дам и клялся в любви к турецкому народу. Едва ли он был знаком с этим народом, разве что наблюдал за экзотикой турецкой жизни из окна отеля, но, выполняя патриотическую миссию, как мог, старался укрепить пошатнувшийся в глазах Турции престиж Франции.
Лилиан и Назаров с трудом нашли свободный столик на краю террасы и заказали ужин. По водной глади залива скользили украшенные разноцветными фонариками лодки, добавляя празднику помпезности.
– Это напоминает мне Венецию, ее каналы и песни гондольеров, – сказала Лилиан, потягивая вино. – Хотелось бы и по Босфору покататься на лодке, мистер Джордж.
Назаров накинул на голые плечи своей спутницы меховую горжетку. Спустившись к воде, они наняли шлюпку.
Лодочник медленно греб вдоль залива. Гудели плывущие мимо пароходы, из отеля доносилась музыка. Очевидно, выпитое вино ударило Юрию в голову, потому что отражения электрических фонарей на воде смешались с мокрыми звездами неба, и улыбка полумесяца была игрива, как у наложницы.
– Сядьте ближе, мне холодно, – приказала Лилиан.
Назаров придвинулся, и она облокотилась на его плечо.
– Вы умеете любить по-рыцарски красиво? – спросила Лилиан.
– Когда-то умел.
– А теперь?
– Теперь воздерживаюсь.
– Почему?
– Помню ваше условие, когда вы нанимали меня на работу.
– Какое условие?
– Наши отношения должны быть сугубо деловыми.
– А ведь женщинам не нравится, когда соблюдают их условия. Назаров промолчал. Лилиан сама его поцеловала.
Лодка причалила к террасе. Они снова поднялись к своему столику. Лакей принес коктейль.
– Теперь будем танцевать! – Лилиан встала. Назаров тоже встал и предложил ей руку.
Домой они вернулись под утро.
– Жаль, что восточная ночь закончилась, – сказал Юрий в вестибюле отеля, целуя ей руку.
– Вовсе не кончилась, Джордж, я жду вас у себя…
Утром, открывая окно, она сказала еще дремавшему Юрию:
– Только не думайте, что отныне я потеряла свою свободу.
– Я и не думал, мисс, но зачем вы все испортили? – тусклым голосом отозвался он.