Возвращение
Шрифт:
Безусловно, полемический перебор. И вслед за теперешним визитом Чернышевского в Лондон последовало косвенное извинение в «Колоколе»: «Мы признаем почетными и действительно лишними людьми только николаевских. Мы сами принадлежали к этому несчастному поколению и, догадавшись очень давно, что мы лишние на брегах Невы… пошли вон, как только отвязали веревку». По мысли «лондонцев», кто не найдет дела теперь, тот в самом деле пустой человек. Герцен обозначил возникшее с чернышевцами расхождение формулой: «двоюродные братцы в
Неизменным же осталось неприятие Герценом направления «публицистов-отрицателей» (отрицателей всех наработанных ценностей).
Что на это могли бы ответить «современниковцы»? Странные толки Герцена о предметах, которые он совершенно не хочет понимать и о которых яснее невозможно высказаться на родине — выразил позднее свои претензии к нему недавно побывавший в Лондоне попутно с намерением поправить за границей на водах катастрофически пошатнувшееся здоровье молодой Николай Добролюбов. На него, в общем-то, не возлагали миротворческих задач, опасаясь его чрезмерной горячности. (Улыбка его показалась «лондонцам» «скромносамодовольной»…)
Теперь здесь Чернышевский.
Расхождения «Колокола» и «Современника» были вызваны разницей взятых ими курсов. Так что говорить следовало не о «лишних людях», их коснулись скорее по инерции.
— Итак, ваше мнение — хороша всякая обличительная литература; наше — лишь с новым типом борца, сознательно жертвенного склада.
— Это не вся разница: мы не имеем привычки небрежно говорить о тех явлениях русской жизни, которые, в силу своей мучительности и сложности, требуют пристального рассмотрения.
— Вопрос вежливости?
— Нет, тактики!
— Ну что же, «Современник» отдает должное останкам «лишних» и всяческим прочим останкам, однако…
— Все мы куда как сильны отрицанием и готовы не медля — всякого Перуна в воду. Вред от ниспровержения выношенного и дорогого не только по привычке — куда весомее, чем сиюминутная польза, полезным оно может видеться лишь с узкопартийных позиций.
— Да полноте, снявши шляпы перед литературными реликвиями, мы не решим сегодняшних проблем. Не видите ли вы сами необходимость переменить теперь свою линию?
— Вы приехали сделать выговор отстающим ученикам?
Было бы невозможно полностью воссоздать их разговор, имеющий программный смысл. Но известны, по воспоминаниям той и другой участвовавшей в нем стороны, затронутые проблемы и интонации ответов. Есть также позднейшее заявление Чернышевского о том, что он собирался добиться от «лондонцев» объяснения на равных с «Современником», влияние которого в России было примерно сопоставимо с популярностью «Колокола». Намеревался «ломать хозяев»…
Атмосфера их разговора была напряженной. Чернышевскому тридцать один, и только двадцать три
Чернышевский, по мнению его собеседника, говорил чуть свысока, Герцен же, по впечатлению гостя, был приметно раздражен.
— Однако, Николай Гаврилович… поскольку мы оба — как главное — о другом, покончим сначала с мелочами. Жаль, что ирония наша была принята за оскорбительный намек, его мы не имели в виду. И полно о том.
Герцен видел впечатление, произведенное его словами. Гость не ожидал, чтобы он мог попросить извинения, отчасти потому, что не щадить самолюбий и не извиняться было принято в их питерском кругу, а кроме того, не ждал — как от европейской знаменитости и «светила»… Александр Иванович мысленно вспыхнул: «Это уж даже несколько оскорбительно…»
Они не знали привычек, склонностей и обыкновений друг друга, и это еще будет порождать между ними немало недоразумений. С трудом пробивалось через них взаимное уважение.
Последовали минуты растроганной откровенности приезжего, когда он говорил о перечувствованном в юности над книгами и о том, что только существование здесь, вдалеке, «Колокола» согревало его в иные минуты на родине.
Хозяин держался холодно. С отъединенным и слегка демонстративным спокойствием. Их отношения несколько потеплели лишь к концу долгих часов первого дня их переговоров.
Однако, прощаясь окончательно перед отъездом Чернышевского, они пожали друг другу руки. (Николай Гаврилович захватил с собой комплект «Колокола», но не для доставки его в Россию — собирался просмотреть его в отеле: даже в это относительно спокойное время он строгий конспиратор. И достигнута была договоренность о возможном издании «Современника» в Лондоне, выход которого в настоящее время в России был приостановлен на восемь месяцев.)
Однако нужно представить себе, каким Герцен увидел гостя, это существенно.
Тот молод, очень худощав и близорук. Раскланялся с пыльником, оставленным Огаревым в кресле… Взгляд его темных глаз был вдумчив и почти стеснителен, бледноватое припухшее лицо скуласто. Как отметила позднее Наталия, в их госте была «особая красота некрасивых… печать самоотвержения и готовность принять свою судьбу», и Герцен согласился с ее наблюдением, хотя обычно их мнения не слишком совпадали. Он увидел также в Чернышевском четкость человека дела. И щепетильность не столь далеко ушедшей в прошлое бедности.