Возвращение
Шрифт:
– Расскажите о ваших отношениях, – попросил он.
Леонора Кончис выпустила дым через нос и приняла скучающий вид. Она явно не испытывала особой симпатии к полицейским в целом, и Мюнстер понял, что в этом ее вряд ли удастся переубедить.
– Я и сам считаю не очень приятным копаться в чужих вещах, – объяснил он. – Мы могли бы сделать это по-быстрому, и тогда я сразу оставлю вас в покое.
Сказанного оказалось достаточно. Она кивнула и облизала губы наигранным, хорошо отработанным движением языка.
– Хорошо.
Мюнстер кивнул:
– Я понимаю.
– Не знаю, что вам сказать. Мы встречались всего несколько месяцев. Я познакомилась с ним случайно, как раз когда распался мой второй брак. Я была очень подавлена и нуждалась в мужчине, который бы обо мне заботился… вдохнул в меня жизнь, так сказать.
– Ему это удалось?
Она пожала плечами:
– Вы женаты, интендант?
– Да.
– Мне не нужно выбирать выражения?
– Нисколько.
– Тогда попробуем. – Она сделала гримасу, которая, возможно, представляла собой улыбку. – Леопольд был очень грубым любовником. Поначалу мне это нравилось, наверное, это было как раз то, что мне требовалось на тот момент. Но бурный секс хорош только первые несколько раз, а потом хочется чего-то более спокойного, чувственного, вдумчивого… ну, вы понимаете. Ясно, что еще это бывает полезно, чтобы освежить долгие отношения, но каждый раз… ну уж нет, спасибо.
– Это точно. – Мюнстер сглотнул. – То есть он был все время таким?
– Да, – ответила Леонора. – Это стало раздражать. Я ушла от него через пару месяцев. Да и место, где он жил, настоящая дыра… прямо посреди леса, да и вообще. Хотя, наверное, тогда я нуждалась именно в этом… лес, природа и все такое.
«Только я с трудом представляю тебя в курятнике», – подумал Мюнстер и почувствовал, что у него подергивается уголок губы.
– Но у него не было явной склонности к насилию?
– Нет, – решительно ответила она. – Он был замкнутым и очень невоспитанным типом, но я никогда не испытывала рядом с ним беспокойства или страха.
– Вы знали, что он сидел за убийство?
Она кивнула:
– Он рассказал об этом после нашей первой ночи. Объяснил, что на самом деле был невиновен.
– Вы ему поверили?
Она засомневалась, но только на секунду.
– Да. Я не думаю, что Леопольд Верхавен мог убить женщину таким способом. Он был своеобразным, это без сомнения, но он не был убийцей. Я говорила то же самое на втором суде, но, естественно, никто меня там не слушал. Его осудили уже заранее.
Мюнстер кивнул.
– Вы не общались после того, как расстались?
– Нет. Кто его убил? Вы ведь это хотите узнать или как?
– Да, – ответил Мюнстер. – Именно это. У вас есть предположения на этот счет?
Женщина покачала головой:
– Никаких. – Она затушила сигарету. – Интендант, надеюсь, на этом все?
– Думаю, что да. – Мюнстер протянул свою визитную карточку: – Позвоните, если вспомните что-то важное.
– Что, например?
«Откуда я знаю?» – подумал Мюнстер, поднимаясь с дивана.
Когда он вышел на площадь, на улице шел дождь. Мелкий и теплый весенний дождь, почти как очищающая купель. Полная противоположность Леоноре ди Гоаччи. Он постоял, подставив лицо теплым мягким каплям, прежде чем открыть дверцу и сесть в машину.
Снова два часа езды.
Не особенно ценный вечер, надо признать. Хотя в каждом деле поначалу так и бывает. В той или иной степени. Вопросы, вопросы и еще раз вопросы. Бесконечная череда разговоров и допросов, и каждый из них на первый взгляд совершенно бесполезный и ничего не говорящий, пока наконец не всплывет то самое, важное. Чаще всего, когда этого меньше всего ожидаешь. Какая-нибудь связь или случайный ответ… тот самый неожиданный, лишь слабо мерцающий в темноте знак, который нельзя пропустить. Мимо которого можно пройти, запутавшись в зарослях незначительных деталей и других утомительных вещей.
Он зевнул и выехал с площади.
«Ну а этот разговор может что-нибудь дать?» – подумал он.
То есть что-то большее, чем еще одно маленькое подтверждение гипотезы о невиновности Верхавена? А это мы уже, кажется, для себя решили. Или нет?
Он попробовал вместо этого подумать о будущем.
Всего на два дня вперед, если быть точным. Именно тогда Ван Вейтерен выйдет из больницы, если все сложится согласно прогнозам. И если они с Роотом поначалу втайне и мечтали сами раскрыть это дело, то теперь надо было выкинуть эти надежды за борт. Во всяком случае, хотя бы частично.
«И все же приятно представить, как комиссар наконец-то возьмется за это дело всерьез», – подумал Мюнстер. Значит, уже с пятницы. Трудно сказать, что это будет значить на практике, но поведение комиссара что-то выдавало. В последнее посещение Мюнстер сделал кое-какие наблюдения и выводы.
Конечно, все это были мелочи, но заметные. И вдруг его осенило: это, видимо, то же мерцание в темноте… например, эта дурацкая необъяснимая загадочность. Раздражительность и обидчивость. Бурчание и ворчание.
Очевидно, это обычные сигналы.
Слабые, как уже говорилось, но присутствующий рядом некоторое время мог их ясно почувствовать.
Рейнхарт в таких случаях обычно говорил, что комиссар в стадии «проклевывания», причем совершенно независимо от Верхавена, его кур и всего остального, с ним связанного.
«Интересно, а нельзя на него воздействовать лампами, чтобы ускорить процесс?» – улыбнулся Мюнстер своей умной мысли.
Вот бы, правда, ускорить его мыслительный процесс таким способом. Ведь именно так поступал Верхавен?