Возвращение
Шрифт:
– Я просто пришла к Богине. Или за помощью. Я уж и сама не знаю.
– Не печалься, все образуется, - от руки волхвы шло тепло. Оно успокаивало, прогоняло мятежные мысли, заставляло дышать полной грудью. Мимоходом кольнуло горячее в колене, Устя даже охнула, но тут же успокоилась.
– Себя мы вылечить не можем, а вот другим помочь проще. Друг другу особенно. Сила в нас общая. Если ты ее уже приняла, дальше легче будет. А вот те, кто Богиню не принял, тех лечить сложнее. Закрываются они, сопротивляются. Я уж молчу про крещеных. Чужое... оно завсегда чужое.
– Я тоже крещеная.
–
– Я?! Я... кто?!
– вот теперь Устинья и испугалась. Чуть не до медвежьей болезни, до дрожи в коленях, до крика.
– К-как?!
– Неведомо мне это. Ты пришла, я силу твою почуяла, - волхва головой качнула.
– Я думала, ты с недобрым... сила твоя, хотя и от Живы, да словно через смерть прошла. Но не колдовка ты, тех бы я сюда и не подпустила. Да и не подошли бы они сюда.
– Колдовка?
– Наш дар от Живы, их от Рогатого. Наш дар врожденный, из ладоней Матушки, их - чужой кровью и болью выкупленный. Наш к Живе уйдет, их дар передать требуется.
– Понимаю, - Устя и правда понимала, о чем речь.
– но что с моим даром не так?
– Посмотри на меня, Устинья. Внимательно посмотрит, вот сюда. Что видишь ты? Что чувствуешь?
Ладонь волхвы коснулась того места, в котором огонек грел.
Устя и пригляделась.
В этом месте как-то все легко получалось. Не училась она такому никогда, а все ж поняла.
– Светлый он. Ровно солнышко. И теплый.
– Испокон веков мы лекарки. Жизни спасаем, черное колдовство снимаем, болезни рассеиваем. Род - меч, Жива - щит. Сколько воин без защиты сделает? Да ничего, впустую все! А и щит один, без клинка, тоже не поможет от врага защититься.
– Понимаю.
– А твоя сила - другая она. Изначально, как наша, а сейчас что получилось - не знаю. Согласна ты, чтобы я посмотрела?
– конечно. Для того и пришла.
– Иди тогда к березе.
Устя даже и не оглядывалась.
ТАКАЯ береза здесь одна.
Громадная, раскидистая, толщиной, поди, в четыре ее обхвата, но не корявая, а гладенькая, ровненькая, стройная. И корни выпирают.
И соловьи в ветвях поют. И сомневаться тут нечего, идти надобно.
Откуда-то изнутри, искреннее, истинное - выплыло.
Тебе здесь
– Не найдется у тебя ножа? Хоть какого?
– Возьми, - в ладонь Устиньи легла рукоять клинка. Костяная.
И клинок еще костяной. Из клыка какого-то зверя.
В подарок богине приносят не жертвы. Ей приносят пироги, зерно, мед, ей приносят букеты цветов, но где все это взять Устинье? Потому подарком станет ее кровь.
Устя решительно располосовала свою ладонь.
Кровь закапала на корни березы.
И - стихло.
Замолк в роще соловей, замер пролетающий мимо ветер, стих шелест листьев.
Запело, зашелестело ветвями дерево. Устя знала - волхва сейчас на нее смотрит.
А еще смотрит и что-то другое.
Мудрое, древнее... ласковое и теплое. И видит все.
И темницу ее, и Верею, и последнюю, отчаянную попытку девушки всю себя отдать! Только бы получилось!
За всех! И за все!
Так в последнюю отчаянную атаку кидается израненный воин. Не уйти уже живым, на две-три минуты той жизни осталось. Но врагов с собой - забрать! И тело движется
Сколько то продлилось? Устя не знала, не осознавала времени. Себя не помнила.
А потом спустилась веточка, по щеке ее погладила, вокруг запястья обвилась - да и осталась так. И Устя поняла - ее услышали. И увидели.
На волхву оглянулась.
Добряна стояла, молчала. Потом заговорила, глухо, тяжеловато.
– Открылось мне, в чем дар твой, Устинья Алексеевна, дочь боярская. Прабабка тебе, небось, про нас рассказывала, сказками?
Устя только головой качнула.
– Батюшка против был.
– А... сила в тебе тогда еще не проснулась. Не то ее б и царь-батюшка не остановил. На самом деле просто все. Чем легче болезнь, тем легче и лечение, понимаешь? Рану я заживлю, не заметив, - Добряна кивнула на ладонь Усти, и та ее приоткрыла. Кровь уже не капала, но рана была плохой, неприятной. С такой не побегаешь, не полазишь, а ей ведь домой еще бежать... и словно на мысли ее что откликнулось. Веточка с запястья стекла, ровно живая, на ладонь улеглась, да в рану и вползла. А рана и затянулась. Была полосочка на руке - она и осталась. Разве только приглядеться к ней, тогда видно, что она ровно веточка, на ладонь положенная. Но кто ж там девке на ладони смотрит?
На другие места - ладно еще...
– Ох...
– Жива тебя отметила. И благословила. Не бойся этого, частичка ее всегда с тобой будет.
– А у тебя...?
Добряна ворот рубахи с плеча приспустила.
– У каждой из нас. Кого Матушка пожалует...
На ровной коже, аккурат над сердцем, веточка и лежала. Ровно как живая, яркая, зеленая...
– У меня она такой тоже будет?
– Нет. Ежели только сюда придешь, тогда заметно будет. Или силой своей пользоваться будешь... другая она у тебя. От Матушки, да только... мне с Порога человека вернуть можно, а потом три дня пластом пролежу. А ты легко сможешь. Дано тебе теперь. Коли ты сама через смерть прошла, сможешь и с ее порога людей уводить. Только опрометчиво тем не пользуйся, ревнива Хозяйка.
– Я?
– У тебя не просто дар. Он для тех последняя надежда, с кем мы справиться не сможем.
– Вы не сможете?
– Что ж мы - Боги? Есть такие вещи, которые не вылечишь, не справишься просто. А вот ты сможешь человека из смерти вернуть. И сама потом пластом не поляжешь, и сил много не потратишь.
– А подвох тогда в чем?
– Нет подвоха в силе матушкиной. Разве только не ты ей покамест управляешь, а она тобой. И когда ты ее научишься сама направлять, не знаю я. Пока сила твоя больше тебя самой, и на какие поступки она тебя толкнет - мне неведомо.
Устя только за голову схватилась.
– Только этого не хватало мне - по глупости себя обнаружить.
– Может и такое быть - не утешила волхва.
– И похуже может. К примеру, израсходуешь ты все силы, да и пластом свалишься рядом со спасенным. А люди не всегда благодарные. Могут и скрутить тебя, и церкви сдать, не любят там таких, как мы.
– Не любят.
– То-то же. Равно твоя сила и убивать, и лечить может, да тебе пока пределы ее неведомы, старайся ее не показывать. Особенно близким, родным... часто именно они в спину бьют.