Возвращение
Шрифт:
В отчаянии он предложил:
— Но ты ведь можешь передать мне все свои воспоминания, опыт и знания, и тогда я стану таким же, как ты!..
— Нет, — прервала его Арья. — Это было бы неправильно, неестественно. — Лицо её было мрачным, но странно торжественным; в глазах серебром сияли отражения звёзд. В голосе вдруг зазвучала сталь: — Слушай хорошенько, Эрагон. Повторяю: между нами ничего и никогда быть не может! И пока ты не научишься владеть собой, никакой дружбы между нами тоже не будет, ибо твои… чувства только все разрушают и к тому же отвлекают нас от выполнения долга. — Арья поклонилась ему. — Прощай,
А Эрагон дал волю слезам — они ручьём текли по щекам и падали в мох, оставаясь лежать на нем, словно жемчуг на роскошном бархатном одеяле изумрудного цвета. Онемев от горя, Эрагон уселся на гнилой ствол, уронил лицо в ладони, оплакивая свою безответную любовь и скорбя о том, что своим признанием вынудил Арью ещё более отдалиться от него.
Там его и нашла Сапфира.
«Ох, малыш! — Она ткнула его носом. — И зачем тебе понадобилось доводить себя до такого состояния? Ты же прекрасно знал, что будет, если ты снова начнёшь докучать Арье своей любовью!»
«Я просто не сумел вовремя остановиться».
Обхватив себя руками, Эрагон в безутешном горе раскачивался взад и вперёд, сидя на упавшем дереве, а Сапфира, обняв его тёплым крылом, привлекла его к себе, точно соколиха своего птенца, и он благодарно прижался к её колючему боку. Так они и дождались рассвета и окончания великого праздника Агэти Блёдрен.
ВЫСАДКА НА БЕРЕГ
Роран стоял на корме «Рыжей кабанихи», скрестив руки на груди и широко расставив ноги, чтобы противостоять качке. Солёный ветер трепал его волосы, путал отросшую густую бороду и заставлял обнажённые по локоть руки покрываться гусиной кожей.
Кловис, опытный мореход, стоял с ним рядом и крепко держал румпель. Указывая на видневшийся впереди монолитный утёс, нависавший над пологой отмелью, уходящий далеко в море, шкипер сказал Рорану:
— Тирм как раз за этим утёсом, только отмель обогнуть осталось!
Роран прищурился — лучи яркого послеполуденного солнца, отражаясь от поверхности воды, слепили глаза.
— Тогда пристанем пока что здесь.
— Ты не хочешь заходить в город? — спросил Кловис.
— Всем сразу там появляться нельзя. Дай сигнал Торсону и Флинту, пусть ведут барки к берегу. Здесь, кажется, вполне подходящее место для лагеря.
Кловис тяжко вздохнул:
— А я-то рассчитывал нынче вечером наконец поесть горяченького!
Роран кивнул: запасы провизии, взятые в Нарде, подходили к концу; у них не осталась ничего, кроме солонины, солёной сельди, квашеной капусты да сухарей, которые предусмотрительно напекли женщины ещё на прошлой стоянке. Иногда, очень редко, они забивали одну из немногочисленных оставшихся у них овец. Ещё реже удавалось удачно поохотиться, пристав к берегу.
Мощный голос Кловиса разнёсся над волнами — он отдавал команды капитанам двух других барок. Когда подошли ближе к берегу, он приказал вытащить барки на песок — к большому неудовольствию Торсона, Флинта и остальных моряков: они все тоже рассчитывали добраться нынче до Тирма и хорошенько поразвлечься, спуская заработанные денежки.
Когда барки вытащили на берег, Роран обошёл беглецов, помогая устанавливать палатки, вытаскивать вещи, таскать воду из ручья и тому
— Молот, не поужинаешь ли нынче с нами? — спросил Тэйн, подходя к нему.
Роран, естественно, вежливо отказался, но, стоило ему отойти на несколько шагов, и он столкнулся с Фельдой, муж которой погиб по вине Слоана. Поклонившись, Фельда спросила:
— Можно с тобой поговорить, Роран, сын Гэрроу?
— Сколько угодно, — улыбнулся он. — Ты же знаешь.
— Спасибо. — Фельда, не поднимая глаз, смущённо теребила бахрому на шали и как-то опасливо оглядывалась в сторону своей палатки. — Сделай доброе дело, помоги мне. Я насчёт Манделя… — Роран кивнул. Мандель был старшим сыном Фельды. С ним вместе Роран ходил в Нарду в тот судьбоносный день, когда ему пришлось убить двух стражников, стоявших у городских ворот. Мандель тогда показал себя очень неплохо, да и потом, на борту «Эделайн» работал наравне с другими матросами и охотно учился управлять баркой. — Он очень подружился с моряками, стал играть с ними в кости — не на деньги, правда, у нас их нет, а на всякие мелкие вещи, лишая нас порой самого необходимого…
— А ты просила его перестать играть? Фельда снова принялась теребить бахрому.
— Так ведь с той поры, как погиб его отец, он меня совсем слушаться перестал. Одичал, все время своевольничает, слова ему не скажи…
«Все мы одичали», — подумал Роран.
— И что же я должен, по-твоему, сделать? — мягко спросил он.
— Ну, у тебя с ним всегда были добрые отношения. А теперь он тобой просто восхищается. Ты бы поговорил с ним, а? Тебя-то он послушается!
Роран подумал немного и кивнул:
— Хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать. — Фельда с облегчением вздохнула. — А ты скажи мне, что именно он проиграл в кости?
— Да по большей части просто еду. — Фельда явно поколебалась, но все же сказала: — Но однажды, я знаю, он поставил на кон браслет моей бабушки — против кролика, которого матросы поймали в силки.
Роран нахмурился:
— Не беспокойся, Фельда. Я займусь этим сразу, как освобожусь.
— Спасибо. — Фельда снова поклонилась и исчезла за своей убогой палаткой, оставив Рорана в глубокой задумчивости.
Он пошёл было дальше, но эта история с Манд ел ем не давала ему покоя. Мандель был не единственным, кто за время пути сблизился с моряками. Кроме того, Роран заметил, что один из людей Торсона, Фруин, весьма увлечён Оделе, подружкой Катрины. «Подобные близкие отношения могут грозить неожиданными неприятностями, когда придёт время расставаться с Кловисом», — думал он.
Стараясь не привлекать к себе особого внимания, Роран прошёлся по лагерю и отобрал несколько человек из тех, кому доверял более всего. Затем он привёл их в палатку Хорста и негромко сказал: