Возвращенное имя
Шрифт:
…Первой в его квартире появилась Марианна, та самая невысокая девушка с ярко-рыжими волосами, ярко-синими, очень решительными глазами. Она вошла без стука с чемоданом в руке и рюкзаком за плечами… Рыжие волосы… Гела… Перевал…
…Напрягая всю волю, зная, что за этим последует, Помонис отгонял от себя это воспоминание. Но оно возвращалось неумолимо вновь и вновь. Он устал от этой неслышной, недвижимой, но тяжкой для него борьбы. Помонис заторопился назад к воспоминаниям далекой молодости…
…Вот он не спеша идет по улочкам родного города к набережной. Улочки эти петляли из стороны в сторону, взбегали к вершинам холмов и стремительно спускались с них в низины. Помонис
— Песчинки бесшумно скатывались в ямку, на дне которой сидел муравьиный лев, — громко сказал Помонис. Случайный прохожий с недоумением оглянулся, но Помонис не обратил на него никакого внимания. Он вздрогнул от пронизывающего время ассоциативного видения, встряхнул головой и пристально, как бы впервые огляделся вокруг. После классических линий и красок Средиземноморья ему показались варварскими цвета родного города. Они были яркими, резкими, лишены полутонов и гармонических сочетаний. Голубоватой белизной сверкали дома, алели кувшины цветущих канн… Вот показался маяк, и Помонис словно внезапно остановился. Башня маяка, как брюхо гигантской осы, была покрыта черными и желтыми полосами. Потом он вышел к побережью и сразу же успокоился. Море вобрало в себя все кричащие краски города, растворило их в своей безмятежной и бескрайней синеве. Стоящее на берегу старинное приземистое каменное здание одним своим видом обещало покой и прохладу. Стены его были сложены из крупных рваных темно-серых, кое-где обомшелых камней. Причудливо извивались между ними тонкие светло-серые полоски скрепляющего раствора. Вокруг всего здания шла крытая дранкой галерея, на которую выходили узкие стрельчатые окна. Над стрельчатым же выпуклым порталом входа вцепился когтями в стену грубо обтесанный каменный лев. Под ним косо висела жестяная вывеска «Трактир» с двумя коваными железными фонарями по бокам.
Помонис не спеша вошел в низкий сводчатый зал и с удовольствием убедился, что здесь ничего не изменилось. В беспорядке стояли грубые столы, бочки и бочонки, заменявшие сиденья. Над почерневшей стойкой, как и годы назад, висела свежая ветка омелы. По стенам были прибиты оленьи и кабаньи головы. С потолка на веревках свешивались скелеты и чучела немыслимо огромных рыб. Они мерно покачивались от потоков воздуха, которые гнал крутящийся под самым потолком пропеллер. Между звериными головами особенно странно выглядели до неузнаваемости искаженные портреты великих писателей, которых можно было узнать только по корявым надписям.
— О, господин Помонис, — радостно заревел и выкатился из-за стойки хозяин, огромный толстый турок Хасан, в черной, открытой на груди блузе и матросских синих клешах, перехваченных широченным кожаным поясом с множеством набитых на нем блестящих бляшек.
«Тебя-то уж никак не назовешь тенью», — усмехаясь, подумал Помонис и весело поздоровался с Хасаном. Он уселся на предупредительно поставленный хозяином тяжелый резной стул и с наслаждением отпил из высокого бокала шприц [15] — смесь красного искристого вина с ледяной газированной водой.
15
Шприц —
— Давно, давно, господин Помонис, — прищурился Хасан, — не бывали вы в родных местах, а уж наш город и совсем забыли!
— После приезда у меня оказалось несколько неотложных дел в поместье, — терпеливо разъяснил Помонис.
— Как же, слышал, что за дела, — снова прищурился Хасан. — Даже газеты писали о том, что вы роздали все ваши земли крестьянам.
— Ну и что? — полюбопытствовал Помонис.
— Не мое дело судить, — лукаво ответил трактирщик, — у кого потолок треснул, тому не пристало смотреть на звезды. — И тут же, в свою очередь, спросил: — А где вы так долго пропадали, господин Помонис?
— Сначала путешествовал, — непринужденно отозвался Помонис, — а потом учился в Риме и в Афинах. В Афинах даже преподавал целый год в университете.
— Вот как! — воскликнул Хасан. — Значит, умер помещик Помонис и да здравствует профессор Помонис! Эй, Даниель, Ганс-Христиан! Тащите из подвала бочонок родосского, самого старого. Мы отпразднуем возвращение господина Помониса и его профессорскую мантию!
Через несколько минут два стройных горбоносых черноволосых парня не без труда подтащили к столу запыленный бочонок и стали выбивать из него просмоленную запечатанную пробку. Почтительным поклоном ответив на приветствие Помониса, один из парней быстрым движением воткнул на место пробки деревянный кран, а другой стал наполнять зеленые керамические кружки темно-золотистым вином, пряный аромат которого медленно поплыл по залу.
— Здорово выросли твои ребята, — сказал Помонис, — а где же остальные сыновья?
— Старший — Бекир закончил университет. Он теперь литератор и живет в столице. Жан-Батист погиб в море — он ведь был рыбаком. Младшие, слава аллаху, здоровы. Эти двое, — кивнул он на застывших у стола сыновей, — да еще Джонатан рыбачат. Мигель и Лев помогают мне по хозяйству. Вильям кузнец. А за это время появились еще близнецы — Федор и Жан-Жак, так они сейчас с матерью в деревне.
— Вот оно как! — улыбаясь, протянул Помонис — Ты верен себе! Федор назван, надо полагать, в честь Достоевского?
— Так, — с достоинством кивнул головой трактирщик.
— Ты что же, сам читал Достоевского?
— О, нет, — гордо ответил Хасан. — Вы же знаете, господин профессор, я едва буквы разбираю. Но с тех пор как вы приохотили моего первенца Бекира к чтению и определили его в гимназию, мальчик много читал и потом мне рассказывал. Да и теперь, когда он приезжает проведать отца, тоже всегда много читает и рассказывает.
— Да, Бекир способный, добрый малый! — согласился Помонис — Ну, что же, садись к столу, да позволь посидеть с нами Даниелю и Гансу-Христиану. Я тоже привел с собой друга.
— Где же ваш друг? — с удивлением спросил Хасан, обводя взглядом пустой в эти утренние часы трактир.
— А вот, — улыбаясь ответил Помонис, доставая из кармана маленькую терракотовую обезьянку.
Обезьянка, покрытая короткой вьющейся шерстью, склонила набок лукавую мордочку, присела на задних лапках, а передние протянула кверху, не то недоумевающим, не то просящим жестом.
— Славная игрушка, — тоном ценителя определил Хасан, — откуда она у вас, господин профессор?
— Ты прав, — отдавая должное Хасану, ответил Помонис, — это действительно игрушка. Только те, кто ее делал, и те, кто ею играли, жили едва ли не за тысячу лет до рождения Магомета.