Возвращенное имя
Шрифт:
— Рассчитайтесь с этим человеком, — сказала девушка подбежавшему антрепренеру с таким видом, что Помонис решил: сейчас она опять будет стрелять и на этот раз именно в него и без промаха. Однако ничего подобного не произошло. Маленький антрепренер протянул Помонису довольно толстую пачку кредиток, которые тот не считая сунул в карман, и сразу обратился к девушке:
— Значит, я вас больше не увижу? Я хотел бы поговорить с вами.
— Сейчас это невозможно, — печально ответила девушка, — всего два часа назад погиб в автомобильной катастрофе мой друг и ассистент. Если хотите и дальше со мной работать, приходите
Помонис утвердительно кивнул головой и, круто повернувшись, тут же ушел из цирка, словно боясь потерять, расплескать новые впечатления и переживания.
С нетерпением дождавшись условного дня и часа, он без труда нашел девушку в полупустом в это время кафе.
— Здравствуйте, Гела, — сказал он и поцеловал девушке руку.
— Откуда вы знаете мое имя? — удивилась она.
— Его можно прочесть на любой цирковой афише, а они расклеены по всему городу.
Девушка вспыхнула и сердито спросила:
— Ну, а вы кто?
— Несостоявшийся помещик, разорившийся издатель, изгнанный из университета профессор, — с некоторой бравадой весело ответил он.
— Как ваше имя? — насторожившись, спросила Гела.
Помонис назвал себя, и Гела воскликнула:
— Как, вы тот самый профессор Помонис — редактор знаменитой газеты «Время»?
— Я, — осторожно ответил он, — действительно профессор Помонис, и я редактировал «Время».
— Господи, как хорошо, что я узнала об этом только сейчас, — призналась девушка, — если бы вы сказали тогда в цирке… я бы так волновалась, что могла случайно промахнуться и попасть в вас, — говорила она, с откровенным любопытством разглядывая Помониса. — А что же вы теперь намереваетесь делать?
— Служить вашим ассистентом, — беззаботно отозвался Помонис.
— Нет, нет, — решительно сказала Гела, — я никогда больше не смогу стрелять в щит, если вы будете около него стоять. Давайте подумаем, надо найти какой-то выход.
— Идет, — также беззаботно отозвался Помонис, — только давайте подумаем втроем. — И привычным движением он вытащил из жилетного кармана и поставил на стол между бокалами маленькую терракотовую обезьянку с протянутыми вверх передними лапками.
Гела внимательно посмотрела на обезьянку и серьезно сказала:
— Если этот ваш друг всегда дает такие хорошие советы, то вы не зря носите его с собой.
— Что вы имеете в виду? — недоумевающе спросил Помонис.
— Мой погибший товарищ, — медленно проговорила Гела, — был очень способный человек. Он не только работал моим ассистентом, но и готовил замечательный номер — дрессированные обезьяны. Катастрофа произошла, когда дрессура была доведена только до середины. Осталась труппа обезьян. У нас во всей стране нет второго дрессировщика. Очень обидно отдавать этих обезьян — уже наполовину артистов — в зоопарк. Вы доведете дрессировку до конца и создадите такую программу, которую еще никто не видел.
— Почему вы думаете, что я смогу это сделать? — пробормотал крайне озадаченный Помонис.
— Профессор Помонис может все! — твердо парировала Гела.
— Хотел бы я хотя бы наполовину так в это верить, как вы, — пробормотал Помонис и громко спросил: — Ну, хорошо, допустим, что так будет. А деньги на покупку обезьян?
Но Гелу уже ничем нельзя было смутить.
— Вдова
— Мы? — тоже став очень серьезным, спросил Помонис.
— Да. Мы, — секунду помедлив, твердо ответила Гела и сразу же, словно торопясь, спросила: — Как же все-таки получилось, что вы остались без работы?
— Я очень старался, — возвращаясь к прежнему тону, сказал Помонис — А как бы я иначе, встретился с вами?..
Тогда он отделался шуткой, но сейчас память упрямо возвращала ему давнопрошедшее…
— Я безмерно огорчен, что повод, доставивший мне удовольствие познакомиться с вами, профессор, столь неприятен для нас обоих, — мягко говорил высоколобый человек в блестящем жандармском мундире. — Увы, у правительства не было другого выхода. Вы уже не раз получали предупреждения. Министр внутренних дел проявил поистине ангельское терпение. С сегодняшнего дня ваша газета, которую я так высоко ценю, закрывается, — закончил он, беспомощно разведя холеными руками.
— Могу я узнать, за что? — холодно осведомился Помонис. — Ведь в газете ничего не писалось о политике. Может быть, вы находите ее безнравственной?
— Что вы, что вы! — с непритворным возмущением воскликнул генерал, совершенно выпрямляя и без того стройный стан. — Напротив. Ваша газета высоконравственная. Не скрою, я с удовольствием читаю ее по вечерам в семейном кругу. Моя жена и дети в восторге от вашей газеты. Вчера, когда за ужином я сообщил супруге о решении правительства закрыть газету, мой младший сын даже расплакался. Ему было очень обидно, что он так и не узнает, чем кончатся удивительные приключения капитана Фагерата.
— Тогда что же послужило причиной? — тем же тоном спросил Помонис.
— Видите ли, — доверительно наклонился к нему генерал, — как это ни странно — именно нравственный облик вашей газеты. Она слишком высоконравственная для массового читателя.
Помонис с недоумением откинулся в кресле и положил руку на край резного письменного стола.
— Да, да, — также доверительно продолжал генерал, — ужас настоящего времени — terror praesentis, как говорили римляне, — заключается и в том, что широкие массы народа еще не подготовлены для такого всеобъемлющего, безбрежного гуманизма, который проповедуете вы в вашей газете. Высокие идеи такого гуманизма понятны лишь таким, как мы с вами, и другим представителям мыслящей интеллигенции. А потом эти ассоциации…
При этих словах Помонис улыбнулся, но генерал продолжал, не заметив или сделав вид, что не заметил этой улыбки.
— Не подготовленные к этим идеям широкие массы воспринимают их в искаженном виде. Это приводит их незрелые умы к чудовищным претензиям, а их самих к потере лояльности, даже к враждебным действиям против правительства. Всему свое время, господин профессор, всему свое время. Гуманизм в массы народа надо вносить постепенно, давая идеям его хорошо перевариться. Иначе можно только принести вред, как если бы истощенного голодом человека сразу обильно накормить, — с оттенком менторства, хотя и не без почтительности закончил генерал.