Возвращенные тенью
Шрифт:
Она со вздохом стянула с шеи тонкое золотистое ожерелье и, выудив из глубокого потайного кармана длинную цепочку, бережно застегнула ее, оправляя на груди сапфировые капли. Крупные синие слезы не слишком подходили к нежному коралловому платью, которое Илли помогла ей выбрать для сегодняшнего бала, но Диадра все равно взяла их с собой, не желая расставаться с Берзадиларом ни на минуту. Она устало вспомнила, как сегодня на балу вновь столкнулась с этим смазливым графом, Терлизаном Рашельзом. Он был весьма упорен в своих тривиальных комплиментах, и хотя Диадра едва удостаивала его чопорными ответами, он все
Диадра вновь вздохнула и качнула головой.
Нет, она не могла. Она не хотела. Все ее существо противилось этому, и потому, несомненно, любые усилия Терлизана были тщетны. Все его слова, даже весьма удачные, она воспринимала в штыки — вполне сознательно, если не сказать с намерением.
Ее сердце было все еще полно Берзадиларом.
Пульсировавшее мерцание портала вновь привлекло ее взор, и Диадра, сделав несколько шагов, произнесла короткую фразу и оказалась в родной маленькой чуланной за несколько верст от Авантуса. Она отворила узкую дверь, оказываясь в просторном парадном холле, приглушенно освещенном ночными канделябрами, и в следующий миг, заметив на лестнице какое-то движение, узнала Лемара, художника, поднявшегося со ступеней.
— Ваша Светлость, — юноша почтительно поклонился, и на его губах заиграла таинственная улыбка.
— Что-то случилось? — Диадра нахмурилась и вдруг заметила.
На стене над лестницей, завешенная мешковиной, висела огромная картина.
— Ох, — улыбка озарила лицо Диадры. — Лемар, Вы наконец закончили его?..
— Да, Ваша Светлость, — он взлетел по ступеням и, остановившись у картины, обернулся к девушке. — Я ждал специально, чтобы показать Вам.
Он поймал ее полный нетерпения взгляд и взволнованно качнул головой.
— О Боги, я надеюсь, Вам понравится.
Он сдернул ткань — и Диадра застыла в изумлении.
Это был не просто портрет Берзадилара — картина изображала их вместе.
Диадра, не шевелясь, рассматривала полотно и чувствовала, как глаза ее наполняются слезами. Берзадилар смотрел на нее с портрета тем самым мягким взором, который она так любила, и, обняв за талию, бережно прижимал к себе ее. Ее рука покоилась на его груди, ее голова склонялась к его плечу, и он, мягко улыбаясь, ласково касался ее волос щекою.
— Ох… — прошептала Диадра, внезапно замечая на портрете три мерцавшие сапфировые капли на своей груди, и инстинктивно коснулась пальцами настоящих. — Лемар… как Вы догадались?..
— Вы никогда не снимаете их, Ваша Светлость, — заметил он, спускаясь к ней, и, оказавшись рядом, тише спросил: — Вам нравится?..
— О Боги, да, — ответила Диадра, вновь переводя взгляд на картину. — Я не представляю, как Вам удалось, но это…
Она недоговорила, вновь прослеживая взглядом линии портрета. Его лицо, его глаза, его мягкая улыбка… О, это был он — не просто он, каким его изобразили бы в книгах — но он, такой, каким только она могла знать его; он смотрел с портрета так, как в самом деле смотрел на нее… И он обнимал ее, так бережно, так нежно — так, как никогда не мог коснуться ее наяву, хотя больше всего на свете мечтал об этом… И внезапно Диадра ощутила, как сжимается в его теплых объятиях. Слезы безудержно полились
— Диадра… Диадра…
Глотая слезы, она нашла его нежные губы, и прильнула к ним, робко и отчаянно, словно боялась пробудиться от ошеломительного видения, убедиться, что это лишь сон… но он целовал ее, смятенно, несмело, так, будто для него это было не меньшим наваждением. О Боги, ведь он любил ее, восхищенно, безмолвно; так никем не замеченный садовник любит недостижимую принцессу, гуляющую в его саду; и так же, как садовник в безмолвном отчаянии выращивает розы с затаенной надеждой, что их красота однажды согреет сердце любимой, точно так же он, не зная устали, не ожидая ответа, писал для нее, превращая в восхитительные шедевры ее наброски, ее слова, даже ее чувства…
Лишь в это мгновение Диадра внезапно осознала, что ни объятья, ни поцелуй не были видением. Они были реальны — но только принадлежали не Берзадилару…
— Лемар!..
Диадра резко отстранилась, и он мгновенно отпустил ее, отступая на шаг, и в ужасе раскрыл глаза.
— Ваша Светлость… О Боги, простите…
Диадра смятенно качнула головой, все еще не понимая, что происходит. Она забылась в странном наваждении, и, вероятно, сама в какой-то момент прильнула к его груди; она отчетливо помнила, как поцеловала его, думая, что целует Берзадилара… но в какой-то момент она почувствовала его любовь — так ярко, так живо, словно ощущения были ее собственными.
— Садовник… — прошептала она. — Почему садовник?.. Неужели Вы в самом деле думаете, что я похожа на принцессу?..
Лемар застыл, потрясенно глядя на нее.
— Как… как Вы….
— Я не знаю.
Он судорожно перевел дыхание.
— Ваша Светлость, я молю Вас о прощении. Я не имел права…
— Оставьте это, Лемар, — остановила его Диадра. — Это я должна просить у Вас прощения… Мой дорогой друг, поверьте, я так благодарна Вам и так ценю Вас, и быть может, Вы не замечаете, но я восхищаюсь каждой розой, которую Вы вырастили… однако Вы видели, что творится в моем сердце, Лемар, — Диадра шептала сквозь слезы. — Вы знаете, что я не могу… я не готова, не сейчас…
Он вновь подступил к ней и, бережно сжав ее ладонь, поднес ее к своим губам, не отрывая от нее мягкого, полного сострадания взгляда.
— Я не посмею ни о чем просить Вас, Ваша Светлость. Я лишь хочу, чтобы Вы знали, что я всегда буду рядом для Вас.
Диадра качала головой.
— Но это несправедливо, Лемар.
Он улыбнулся.
— Несправедливо оставлять Вас в одиночестве, — ответил он и вдруг осекся, сознавая двусмысленность сказанного. — Ох, Ваша Светлость, простите, я вовсе не имел в виду…
Диадра улыбнулась в ответ.
— Вы правы, Лемар. Это было очень несправедливо… — она вздохнула и, отвернувшись, безжизненно вгляделась куда-то в полумрак холла. — Я все же попрошу Вас оставить меня сейчас. Сегодня одиночество это единственное, что мне нужно.
Диадра не шевелилась до тех пор, пока звук шагов Лемара не стих в дальнем конце коридора. Дом застыл в безмолвии, и лишь отблески свечей на стенах и мраморе лестниц напоминали ей о том, что время не остановилось. О том, что она все еще жива.