Возвращено на доработку
Шрифт:
В тот день в офис я приехал поздно.
Накануне вернулись с моря. Лешка летел без места. Заснуть всю дорогу не мог, в переноске лежать не хотел. В общем, мы со Светкой тоже глаз не сомкнули. Да и остальные пассажиры – голос-то у Алексея с рождения не камерный. Прилетели в ночи, пока такси, пока вещи распаковали.
Наташа, похоже, проинструктировали, дожидалась меня с крайне серьезным лицом.
– Лоб не хмурь! – Говорю. – Морщины будут. – Настроение сохраняло инерцию отпуска.
– Валерий Германович просил, как приедете, сразу в переговорную!
Я,
Седой посмотрел неприязненно:
– Садись!
Валера скосил на меня глаза, часто покивал и придвинул мне кресло. Я сел. Седой продолжил:
– Значит, мы тут со старшим перетёрли уже. Банчик мы этот забираем. Бумаги готовят, привезут – подпишете. Но это не всё!
– То есть? – Я его не перебивал, но реплики этой в его сценарии, похоже, не было.– Может кто-то объяснит?
Седой не ответил, только свирепо выкатил глаза и поводил головой, будто расстегнутый ворот сорочки мог быть ему тесен. Кивнул Валере, и тот затараторил:
– Максим, послушай. Мы взяли на хранение большую сумму! Очень большую! Больше двадцати ячеек заняли.
Я сидел и деревянел. Иногда мне казалось, что меня там нет, а я лишь наблюдаю происходящее со стороны: Седого – из орудия грозной защиты превратившегося разом в источник опасности и какое-то адское олицетворение, Валеру – тоже внезапно растерявшего былую харизму, суетящегося и заискивающего – наблюдаю откуда-то сверху и сбоку. А может я даже очень далеко от них, потому что Валерины слова долетают, будто из наушников или телефонной трубки, неестественно искаженные многочисленными мембранами.
– Почему в ячейки? – Я услышал собственный голос, перебивший Валерин сбивчивый рассказ.
– Макс, ну ты что? – Он кивнул в сторону Седого.
Мысли путались. Я пытался прикинуть, сколько там могло быть максимально. «Если сотенными гринами, то в одну ячейку лямов пять натолкать можно. Всего больше сотни выходит. Боже!» Я наткнулся взглядом на Седого и понял, что подсчеты мои бесполезны.
Но больше всего меня занимало и бесило другое. «Валерка, сучмень, ты ж меня тупо подставил, благодетель, твою мать! Даже Гаврилычу, не сказал! Понятно, объяснили, чтобы жалом не шевелил. Но мне-то ты мог, сука..!»
– И что с ними? – Я тупо уставился на Валеру.
– Забрали вчера по подложной доверке. – Взгляд его блуждал, и я никак не мог заглянуть ему в глаза.
– Прекрасно! А Гаврилыч?
– Неделю как в больнице – сердце.
«Предусмотрительно, безопасность!»
– И сколько? – Я опять уставился на Валеру.
Он молча начертил круглую цифру в ежедневнике.
– Что, прямо ровно что ли?
На Валеру было жалко смотреть. Куда девался его лоск и снобизм. Седой смерил меня взглядом:
– Я округлил! Или ты думаешь, наш сегодняшний базар за бесплатно? – Сказано было с такой долей презрения – ровно какая мне была положена –
Но я поторопился с выводами. Седой вдруг толкнул Валеру в плечо:
– Твой компаньон совсем дебил, что ли? У вас тут что? – Он постучал каблуком по полу. – Под ковром. А?
– Мрамор. – Промямлил Валера, вздрогнув.
– Мрамор? – Передразнил Гена и повернулся ко мне.
Неожиданно он схватил меня за ворот рубашки – в горсть вместе с галстуком и рванул вниз! Моё лицо впечаталось в столешницу рядом с пепельницей, в которой дымилась сигарета Седого.
– Ты думаешь, этот мрамор помешает вас тут прямо закопать? – Я увидел очень близко глаза Седого, в нос ударил запах коньяка, хоть и уже бывшего в употреблении, но отчетливо дорогого. «По ходу наш Курвуазье для особых случаев распечатали».
Я попытался сохранить равновесие на выезжающем из-под меня кресле – схватился за стол и кресло Седого, но он ударом вышиб из-под меня моё, и я рухнул на наш умопомрачительный ковер. Меня уже никто не держал.
Я встал, поднял кресло, сел. Заглянувшие на шум охранники Седого снова вышли.
***
Когда мы остались с Валерой одни, я даже ничего не стал говорить. Просто сидел и, молча, смотрел на него. Больше всего мне хотелось отвернуться, но я смотрел.
– Макс, тебя же не было, ты на море улетел – ну не мог я по телефону! – Он хрипел надрывным шёпотом, будто я этого сам не знал, а кто-то ещё мог услышать, а слышать этого не стоило. Впрочем, нас и в самом деле уже могли слушать.
Я молчал. Встал, походил, увидел у дивана бутылку – налил себе коньяка – выпил залпом и сел обратно.
– Есть покупатель на особняк – двадцатку разом отдадим. Там ещё кой-какое барахлишко – пятерку наскребу. Сколько из банка можно отжать, как думаешь? – Валера опять заговорил суетливо и испуганно. Да что там! Это был не Валера! Это какой-то чужой, совершенно незнакомый мне человек! Я его не узнавал! Интонации, движения, голос – всё было чужое и неестественное! Да и не мог же в самом деле мой Валерка меня так подставить!
– Что значит отжать? – теперь я бы не узнал и себя, но мне было не до того. – Клиентские бабки? Да ты не охерел ли часом? Или рассчитываешь сдёрнуть до того, как тебя уже чечены или даги закапывать придут? – Я пытался найти действенные аргументы, хотя особенно и не верил, что такие есть.
Я просто не представлял как буду «отжимать» вклады у клиентов, которых знал лично! Я вообще плохо понимал, что будет дальше. Даже если я предупрежу самых близких, сделать ничего нельзя – поздно – я тут уже никто. Денег им не выдадут, платежи не проведут. Оставался ещё тревожный регламент, по которому оперативно закрывались все депозиты, и средства отправлялись на клиентские счета в других банках. Но терминалы у операционистов уже отключены, да и запустить сейчас этот регламент – с родными попрощаться не успеешь.