Возвышающий обман
Шрифт:
— Ты что? — изумился я. — Ночь! Убьют за копейку!
— Не бойся! Ты же со мной! Любой бандит в Америке меня знает.
Действительно, его знали многие, и не только бандиты. Он был легендой. В тюрьме он просидел семнадцать лет, начал там всерьез читать — Киркегора, Шопенгауэра, Толстого, Достоевского, там же написал и первую свою книгу — она была издана еще до того, как он вышел на свободу. Права на книгу купил Дастин Хоффман, запустил по ней фильм, сам снимался в главной роли. Когда Эдди выходил из тюрьмы, съемки уже шли полным ходом, слава его гремела. К выходу подкатили лимузин, вся тюрьма скандировала: «Эд! Эд! Эд!» Для
Вся жизнь Банкера была связана с Голливудом. Он помнит это место еще в 40-е и 50-е. В тюрьму первый раз попал за наркотики. Выйдя на свободу, в тот же день поучаствовал в ограблении банка, в тот же день был арестован, загремел еще на 7 лет. Об этом, кстати, он как бы мимоходом пробрасывает в «Поезде-беглеце».
К нему очень хорошо относится один из крупнейших американских прозаиков Уильям Стайрон, очень ценит его как писателя. Но у меня подозрение, что подоплека этой симпатии несколько иная. Эдди рассказывал мне, что в свое время он повздорил с другим светилом американской литературы, Норманом Мейлером и крепко поколотил его. Видимо, у Стайрона были свои счеты с Мейлером, своя писательская ревность или что-то там неподеленное. Не сомневаюсь, узнать про то, что Мейлер получил по мордам, было ему приятно.
Когда к нам присоединился Эд Банкер со своей львиной головой и вонючей сигарой, работа быстро двинулась. Диалоги он переписывал со сказочной легкостью, но их получалось безумно много.
— Пиши, пиши больше! — говорил я. — Сокращать — мое дело.
Вместе с диалогами Банкера в картину пришло ощущение правды, которой так добивался Войт.
Позднее Банкер консультировал у нас и все тюремные съемки.
С местами заключения я прежде толком не сталкивался, хотя в американской тюрьме однажды все-таки оказался. Случилось это из-за того, что я напился на вечеринке у Уоррена Битти. Было это еще в годы мой безработицы.
Он устроил красивую парти, собрались звезды — Джек Николсон и другие, сначала — показ «Сибириады», которую Битти хотел и сам посмотреть, потом — роскошный обед. Я очень волновался и от волнения набрался водки. У меня была старая потрепанная «тойота», которую дал мне приятель. Я возвращался на ней домой в Малибу. Было три часа утра. На Пасифик-Кост-хайвэй — ни одной машины, свободно качу по пустому шоссе, немножко срезаю углы, не обращаю внимания, что где-то сзади за мной идет машина. Вдруг она меня нагоняет у светофора, сигналит фарами, я останавливаюсь, понимаю: полиция.
Я спокоен. Опыт встреч с калифорнийской полицией у меня уже был. Примерно за год до этого, слегка выпив (ну, грамм сто водки, не больше), я ехал на большой скорости в город и напоролся на полицейского. Пришлось доставать права, они у меня были советские, полицейский покрутил их, не понимая, что это такое.
— Это советские права, — сказал я.
— Советские? — изумился он. — Вы выпили?
— Да, немного.
— Больше не пейте. Езжайте осторожнее.
И отпустил. Эта встреча с полицией как-то внутренне меня расслабила. Подумалось, что к советским они с интересом относятся, раз отпускают даже выпившего.
Вот и сейчас я спокоен.
— Будьте любезны, выйдите из машины.
Выхожу. Протягиваю ему права. А они у меня уже не советские, а американские.
— Вы выпили? — спрашивает полисмен.
— Да,
— Пожалуйста, пройдите по прямой.
Иду по прямой.
— Пожалуйста, прочитайте алфавит задом наперед.
Господи! Я и русский-то алфавит задом наперед не прочту в самом трезвом виде. А тут английский!
Я улыбаюсь. Что-то говорю.
— Понятно. Пожалуйста, руки за спину.
Становлюсь, сложив руки за спину. Шлеп! И у меня на руках наручники. Ледяной холод металла. Е-мое! Он сажает меня в машину, везет в тюрьму. Там мне дают дыхнуть в трубку. Видно, что выпил я здорово. Снимают с меня ремень и все, что не полагается в тюрьме иметь. Хорошо хоть, я попал не в тюрьму Даунтауна в одну камеру с педерастами, а в тюрьму Малибу. По сравнению с Даунтауном нравы там замечательные, только очень холодно. Замерз я как цуцик. К счастью, пробыл там недолго. Никаких проблем с законом у меня не было: просто выпил, и все. Ничего не нарушил. Ну, может, ехал чуть быстрей разрешенного...
Сценарий уже был почти готов, уже было придумано все главное в нем, но образ целого во мне все еще не возникал. Как-то, приехав в Нью-Йорк, я шел по Бродвею, увидел на углу, прямо на асфальте, разложенные на газете кассеты, распродававшиеся по дешевке, — в основном записи советских оркестров, выпущенные по лицензии «Мелодии». Моцарт, Шуберт, Чайковский — я купил сразу ящик, штук сорок. Прямо в машине вставил почти наугад кассету в магнитофон. Это была «Глория» Вивальди.
Зазвучала музыка, светлая, трагическая, и в голове возник образ, пришедший то ли из античности, то ли из Возрождения. Мохнатый человек, с всклокоченной бородой, голым торсом, стоит среди волн на спине дельфина, а может, кита. Я подумал, что Мани в конце должен как бы укротить это дикое существо — поезд, и представил его на крыше этого дизеля, стремительно несущегося к гибели. Соединение этого образа с героем фильма и дало толчок к рождению финальной метафоры «Поезда-беглеца». На крыше локомотива, несущегося сквозь снег под музыку Вивальди, стоит сумасшедший человек с развевающейся бородой, гордо и по своей воле летящий навстречу смерти...
Когда пошла вторая часть Вивальди, я уже окончательно понял, какой картина должна быть. Мне представился несущийся в пространстве ржавый искореженный метеорит, на который накладывается эта музыкальная тема. Летит на страшной скорости поезд, монстр, пожирающий рельсы, обгоревшая ракета, прорывающаяся сквозь атмосферу в космос. Чудовищная скорость, но при этом — никакого грохота. Бесконечность, тишина и Вивальди... Только когда возник этот образ, я всерьез понял, про что снимаю кино.
Продюсеры связались с Москвой, купили права на музыку: в титрах фильма стоит «Глория» Вивальди в исполнении хора студентов Московской консерватории и оркестра под управлением Свешникова...
Сценарий привлек внимание многих звезд, выразивших готовность сниматься. Правда, в основном это были еще только восходящие звезды, искавшие себе роли. Стали делать пробы. В группе появился Эрик Робертс. В сценарии была роль девушки, убирающей локомотивы. Пробоваться на нее пришла Джоди Фостер, уже снявшаяся в «Водителе такси» Скорсезе, и Ребекка де Морне, партнерша Тома Круза по «Рискованному бизнесу», где у нее — роль проститутки, а у него — юнца, обратившегося к ее услугам, когда родители куда-то уехали. С этой картины, кстати, и началась его звездная карьера.