Впечатляющий пик
Шрифт:
– Опять лезете в мою личную жизнь?
– Я про руку, - смеётся Полина, обламывая меня, - у вас свежая повязка и учитывая, что ваша любимая женщина местный врач, наверняка делала повязку сама, никому не доверила, а так как в ранах разбирается, то поставила диагноз.
Хватаюсь за чайник, но левой рукой наливать неудобно. Керамическая крышка дребезжит. Как она любит это слово "любовь", любовь-морковь. Так люблю, что аж с ума схожу.
Полина вскакивает, помогая мне. Её нежные пальчики касаются моей мозолистой, шершавой
– Извините.
Она хватается за тряпку. Вытирает расползающуюся лужу. Как же тяжело притворяться хмурым и рассерженным, когда хочется совсем другого. Ткань впитывает чайную лужу. Устал, рука болит. Встаю, иду к дивану, откидываю голову на спинку.
Рядом на столе вибрирует её мобильный, Полина медленно подходит, сбрасывая звонок. Не трудно догадаться, кто именно звонит, у нее все это на лице написано большими буквами с неоновой подсветкой. Разглядываю бледное лицо, еще не забыла, а может и не хочет забывать.
Удивительно, когда Полина у нас дома, моя дочь умеет играть сама: строит пирамиды и разговаривает с куклами. Слышу её голос из детской комнаты, как будто она успокоилась.
– Почему он звонит вам? – злюсь, не могу сдержаться.
– Никто мне не звонит, - засовывает телефон в сумку Полина.
– Егорозвон звонит, я же вижу, аж цвет лица изменился.
– Как вы его назвали? – смеется Полина, наши глаза встречаются.
Не могу успокоиться, я просто в бешенстве.
– Вы дали ему надежду? Однажды подняли трубку и поговорили?
– И Веру тоже дала и Любовь.
– О ну любовь – это понятно. Как вы еще до вершины горы дошли, а потом добежали до моего КСП.
– Лезете в мою личную жизнь, Глеб Дмитриевич?
Повторяет она мои же слова.
– Любимый звонит, почему же не подходите?
Теперь я повторяю по поводу Жанны. Меня ужасно бесит мысль, что Полина пустит его обратно. А она может, слишком наивная, доверчивая.
– Вы скажите мне про руку или мне поинтересоваться у вашего лечащего врача?
Усмехаюсь, представил эту картину. Жанна испепелит её одним лишь взглядом. Возникло желание защитить Полину даже от неё. Боже, мне нужно выспаться.
– Рука нарывает.
– Держите, - достаёт она таблетку и тащит стакан с кухни, садится на противоположный край дивана.
– Решили отравить и забрать себе мой дом?
– Да, захвачу ваш замок с паутиной по углам.
– Нет там никакой паутины.
– Есть, ещё какая, особенно в спальне. Всю ночь любовалась.
Между нами расстояние в четыре подушки, а мне кажется, будто мы сидим вплотную. Смотрю перед собой, только чтобы не смотреть на нее.
– Вы договоритесь, Полина
– И что вы со мной сделаете? – поворачивается ко мне.
Я делаю так же.
– Накажу, - от собственных слов и севшего
Мне необходимо, чтобы она убралась из моей жизни. Нет, я не хочу, чтобы она уезжала. Полина молча смотрит, не отрываясь, не знаю, о чем она думает, но убегать, похоже, не собирается.
На мой телефон приходит сообщение, прерывая этот чересчур жаркий зрительный контакт.
"Задержусь на неделю, сынок, очень много работы, справляетесь там сами!"
– Черт!
– Что там?
– Моя мать решила засесть на огороде ещё на неделю.
– Вам все равно надо брать больничный, пока рука не заживёт.
– Я не могу взять больничный, у меня и так проблемы, в КСП полно бумажной работы, я могу поменяться с регистратором на время.
– И регистрировать пострадавших левой рукой, - игриво смотрит на меня Полина, - а Стеша будет выдавать снаряжение вашим ребятам. Под подпись.
Улыбаюсь, она ещё и смешить меня умеет.
– Её нельзя туда брать, она разнесет все и меня уволят ещё быстрее.
Полина хихикает, а у меня появляется непреодолимое желание обнять её, прижать к себе и просидеть так целую вечность. В ней есть какое-то тепло, надежда, которая способна залечить любые раны. Наверное, поэтому ее так любят дети. Они чувствуют фальшь.
Что я творю с собой? Мучаю сам себя, ведь уедет же, бросит и забудет, как звали.
– Почему вас хотят уволить?
– Потому что не спас никого в прошлое происшествие, когда мы идём головным отрядом, так всегда случается. Шишки летят в тех, кто не успел.
– Что там случилось на горе?
Не думал, что мне нужно говорить об этом, но почему-то становится легче.
– Легкотипный самолёт столкнулся с вертолётом.
– Это там вы поранили руку? И вы лично виноваты в том, что в такой катастрофе никто не выжил?
В комнате повисает тишина, в зал забегает Стеша, прыгая не на мои колени, а на Полинины.
– Смотии, Полина, это вобат, я наисовала вобата!- показывает каляки-маляки дочь, а девчонка звонко смеется, спрашивая про ручки-ножки.
– Пойдем, наклеим на него украшения, - берет Стешу за руку, - я могу остаться, Глеб Дмитриевич, - поворачивается Полина в дверях в детскую, - у меня отпуск, к тому же здесь меня никто не найдет, - добавляет она тише.
Глава 20
Зачем он звонит? Не понимаю. Неужели хоть что-то из того, что он говорил было правдой?
Не прошло! До сих пор тянет в груди, когда на дисплее загораются цифры, я их помню наизусть, хоть и удалила, попыталась заблокировать, но звонки начались с другого номера, почему-то уверена, что это тоже он. А ещё сообщения, много, все неподписанные, горячие, страстные. Я блокирую их, но они снова приходят. В них то, что знаем только я и он. Их не нужно подписывать.