Вперед в прошлое 2
Шрифт:
— Но ты можешь потерять деньги, — испуганно пробормотала мама.
— Могу, — кивнул я. — Если груз украдут. Ты сама говорила, что вам приносили кофе по двадцатке! А у меня получится продавать его чуть ли не вдвое дешевле. Но это так, планы, нужно ехать на склады и все узнавать. Завтра же это сделаю, а дедушка поторгует пока, да?
Задумавшись, дед почесал висок, помолчал немного и выдал:
— Я месяц работаю, чтобы получить столько, сколько ты наторгуешь за два дня. И все равно собирался увольняться. Устал ругаться. Сменщики
Я щелкнул пальцами.
— А теперь самое интересное. Дедушка, дай большой лист, чтобы нагляднее было.
Когда получил лист, я рассказал про тетку-проводницу, с которой можно передавать посылки, про бабушкины абрикосы, написал цифры вероятной прибыли, прибавил прибыль с кофе.
— Тысяча долларов в месяц, если работать с выходными. Думаю, этого хватит с головой на все. Дедушка, когда все наладится, будешь получать процент с прибыли. Тысяч пять в день.
Он рассмеялся и махнул рукой.
— Это ты, внук, загнул.
— Нет, — мотнул головой я. — Ну а мне придется мотаться туда-сюда за кофе. Если найду его по подходящей цене, конечно. Впрочем, я уже нашел в ларьке, но все сейчас делают стопроцентную наценку, так что наверняка он где-то по шесть тысяч.
— Не найдешь тот, что надо, — бери другой, — посоветовал дед.
— Растворимый и у нас есть, к тому же легко нарваться на подделку. Нужен молотый определенной фирмы, только его будут брать с удовольствием и захотят еще.
— Ты точно мой сын? — спросила мама с сомнением. — Откуда ты столько всего знаешь и умеешь?
«Жить захочешь — не так раскорячишься», — проскользнула мысль, но сказал я другое:
— Я хочу, чтобы ты выздоровела, и сделаю ради этого все. Хочу, чтобы Боря пошел в художку и не похоронил талант, и Наташка — тоже. Ну какая из нее медсестра?
«И хочу, чтобы не было ядерной войны, или пусть проклятый таймер отмотает время хотя бы на пару десятков лет вперед». С большой вероятностью человечество не погибнет, и я останусь жить, но то, что настанет потом, с трудом можно будет назвать жизнью.
— Итак, давайте подытожим, потому что мне надо позвонить бабушке и сказать, чтобы высылала товар каждый день, по двадцать пять килограммов. Дед будет принимать и продавать. Я попробую найти нужный кофе или посмотреть, что еще можно возить отсюда туда. Когда придут все результаты обследований и станет ясно, подходит ли мама для операции в онкоцентре, у нас будет кругленькая сумма на руках.
Мама поджала губы, потерла глаза, словно пыталась загнать назад навернувшиеся слезы. Опустила голову, закрыв лицо волосами, и наконец заговорила:
— Это… Это невероятно. Как… В какой-то сказке. Я думала — все, не выкарабкаюсь, и вот… — Вскинув голову, она посмотрела на меня. — Павлик, если бы не ты… И Наташа помогает, и даже Боря… Так неожиданно! А тебе я, можно сказать, жизнью обязана.
— Все, ма, ты у меня в рабстве, — усмехнулся я. — Просто не психуй.
— Постараюсь.
— Значит, решено: завтра дед — вместо меня, я — на склады? — Я посмотрел на деда, тот кивнул. — Ага, эта часть плана ясна, теперь надо позвонить бабушке Эльзе.
Дед закрыл дверь на кухню, чтобы меня не смущать.
Я набрал бабушку — она, к счастью, сразу ответила. Отчитался о том, как прошел день, рассказал про деда и что маму кладут на обследование уже завтра, поделился далеко идущими планами, попросил ежедневно высылать товар поездом тети Иры — он идет быстрее, и ничего не успеет испортиться, а уж проводница найдет способ его спрятать от таможенников. Пообещал приехать через три дня — я ж получил добро на закупку партии кофе — и вернуться в Москву на следующий день. Бабушка отчиталась, что завтра приедет пятнадцать килограммов черешни и десять — абрикосов.
Слава богу, орехов нет.
Распрощавшись с бабушкой, я набрал Илью, но никто не ответил. Летом в квартире делать нечего. Он, наверное, на базе или купается в море, и домой придет к десяти, а родители на работе.
А пока — милое семейное чаепитие с галетным печеньем. Потом — разглядывание фотографий, где дед маленький. Фотографий отца у него оказалось совсем мало — семейные альбомы остались у покойной бабушки, а отец потом избавился от всех снимков, где они всей семьей.
Дед говорил о себе отстраненно, словно пересказывал давно подготовленный доклад. И несмотря на кажущуюся открытость, я чувствовал, он не то чтобы насторожен и закрыт, а будто бы держит под замком часть своей личности. Может, и правда подозревает, что внезапно обрушившиеся родственники с ним только из-за его квартиры в Москве. А может, он всегда такой.
В десять я еще раз набрал Илью. Ответил Леонид Эдуардович.
— Привет, Паша. Ты как?
— Все хорошо, — уверил его я. — В Москве. Маму завтра кладут на обследование.
— Это замечательно. Мы все рады за тебя. Теперь зову Илью.
— Пашка, привет! — выпалил друг.
Я пересказал то, что уже говорил его отцу, и спросил:
— Как там наши? Слушаются?
— Ну… да. Тренируемся. Но у тебя лучше получалось.
Я поинтересовался:
— Наташка Алису не сожрала?
— Эту сожрешь, — усмехнулся Илья.
— Вы не гоните ее. У нее… сложная жизненная ситуация, и некуда пойти.
— Да она один раз пришла и больше не ходит.
— Наташка… Вот же…
— Да никто ей слова плохого не сказал. — Илья немного помолчал и добавил: — Чет кажется, что она на тебя ходила. Посмотрела, что тебя нет, и перестала.
— Не должна бы.
Рассказывать то, чем девочка со мной поделилась, по меньшей мере бестактно. Ей и правда некуда идти, я думал, она в нашем подвале и поселится. Или все-таки Наташка подкараулила Алису и объяснила, что ей не рады — Илье откуда это знать? Меня нет, вступиться за нее некому…