Вперед в прошлое 5
Шрифт:
Голос здравого смысла пытался убедить, что ничего еще не случилось, и я готовлю себя к тому, что не случится никогда, но напрасно. А когда я все-таки вырубился, то словно в бездну провалился. Никакого таймера. Никакой комнаты и девочки-мальчика, которая (или который?) что-то от меня хочет.
Обычное сентябрьское утро. Середина недели. Четверг.
В кухне гремит посудой мама, пахнет оладьями. Или сырниками?
Я улыбнулся, подставил щеку солнечному лучу. Новый день. Ничего плохого не случилось, я не ошибся, выбирая путь. Мы все живы, нас ждет…
Борьба. Взрослый
Произошел можно сказать скачок. Но почему? Что я нынешний сделаю, чего не сделал бы я— прошлый? Он точно не стал бы заморачиваться и ушел в вечерку, заплатил за аттестат, а сам заколачивал бы бабло. Может, в Москву бы поехал да там бы и остался, тут-то порядок наведен, отец нейтрализован, брат и сестра устроены.
Что я должен сделать, чтобы развернуть таймер? Навести порядок в классе? Это самое доступное, логичное. Мое вмешательство может изменить десятки судеб, ведь почти никто из моих одноклассников не добился ничего выдающегося, а иные не дожили. Девочки — продавщицы, парни — операторы на заправках в лучшем случае. Одна проститутка и содержанка — Инночка Подберезная. Она уедет в Киев, и ее след затеряется там. Кто бы мог подумать? Такая положительная девчонка.
Как можно повлиять на неокрепшие умы школьников? Пропаганда? Пожалуй. Но специфическая. Не «будь положительным, потому что это правильно, бабушка будет тобой гордиться» — такое не работает. А быть положительным — круто и выгодно. Брось вызов миру дерьма, стань избранным — что-то такое. И собственным примером надо показать, что так можно, мы сильные, модные, у нас есть деньги, при этом никто не ворует, не вымогает, не занимается проституцией.
Получится ли хотя бы в масштабах класса, когда наша группа — изгои? Должно. Нынешняя компания тоже была разрозненной, нас ничто не связывало, а теперь все друг за друга горой.
Если получится в масштабах школы — это будет не просто скачок, а телепортация времени на таймере. Да он просто взорвется! Мы все будем жить долго и счастливо и умрем от старости, а не сгорим в ядерном взрыве. Почему-то теперь перспектива умереть от старости не пугала, а влекла.
Каждый мальчик мечтает стать великим. Когда становится ясно, что не получится, мечта отмирает, и мы терзаемся догадками, а в чем же смысл нашей жизни? Вдруг его нет? Мы живем, чтобы завтра сдохнуть? Теперь я точно знаю, что в моей жизни точно есть смысл.
Умывшись, я сел поедать приготовленные мамой оладьи — теперь мне их можно, теперь я тощий. Образ моей жизни не даст снова растолстеть.
Пышные оладьи, румяные, да со смородиновым вареньем…
— М-м-м, мама, это просто кайф!
Мама грустно улыбнулась. Ее красные глаза говорили о том, что либо она ночью не спала, либо плакала под утро. Ей тоже сложно. Когда всю жизнь решали за тебя, самому сделать выбор мучительно больно, тем более, если думаешь, что выбирать
— Да, вкусные как никогда, — подтвердил Борис.
Наташка с похоронным видом жевала морковку, говоря:
— Мне теперь такое нельзя. Если разжирею, нормальную роль никто не даст. Теперь надо особенно тщательно за собой следить.
К шелковице, где место встречи нашей компании, мы шли втроем. Когда Наташка увидела, что все в сборе, но Алисы и Рамиля нет, то поздоровалась с ребятами и побежала к школе. Зато была Гаечка, которая вчера навещала подругу.
— Короче, Алиса в ауте, — сказала она, когда мы с Борисом подошли. — Слова не вытянешь, лежит и молчит.
— Неудивительно, — сказал я. — Как себя ведет мать?
— Квохчет вокруг нее. Хорошо себя ведет. Мы поговорили, и она сказала, что менты добили Алису вопросами… — Гаечка потупилась, щеки ее вспыхнули. — Вопросами, кхм, сильно личными. Матери аж пришлось пригрозить им прокуратурой.
— А Ростовчук-старший на них не наезжал? — уточнил я.
— Не, тишина.
— Что Рамиль? — Я посмотрел на Димона Минаева, который с ним общался дольше всех. — Неужели еще сидит?!
Димон пожал плечами.
— Не ходил к ним. Поздно было. Сегодня сестру его перехвачу, спрошу.
— Я бы тоже не рискнул, — сказал Илья. — Батя у него уж больно суров. Как бы не прибил его.
— За такое не прибьет, — уверил Минаев. — Он уважает силу.
Я перевел взгляд на Юрку.
— Ты, вижу, живой. Что бабушка? Не лютовала?
Он мотнул головой и просиял.
— Не! Похвалила. Говорит, мы — герои. Классная у н… У тебя бабушка.
И ни слова о матери. Интересно, подействовало ли на нее мое внушение, и что теперь будет? Если алкашка резко бросит пить, то у нее может остановиться сердце. Белочка точно гарантирована.
— Да говори «у нас», че уж, — улыбнулся я.
— Ну что, идем? — предложил Илья. — Пока психическая бабка не набежала.
В школе первым делом мы подошли к расписанию и обнаружили, что вывесили постоянное. Сейчас у нас русский у Джусихи, как и планировалось вчера.
В класс мы вошли, как в чужой район возле ментовского участка: все делали вид, что нас нет, кто-то поглядывал с неприязнью, но большинство — с любопытством. Всем было интересно услышать о происшествии из первых уст. Интересно, что вообще болтают?
Я обернулся, отыскал взглядом Карася. Вот он на полднике может рассказать. Или Желткова. Ниженко вряд ли в курсе, она необщительная.
Хотя учительницы в классе не было, царил порядок. Никакого тебе сифа или плевания бумажками. Заговорщицки улыбнувшись, Гаечка обернулась и открыла тетрадь, где во вложенном листке было написано ровными печатными буквами: «Тетя Джусь, я вас боюсь. Под себя ночами ссусь, коли явитесь во сне, Фредди Крюгера страшней». Ниженко захихикала, прикрыв рот ладошкой. Илья, засмеялся в голос, передал стишок Димонам, те стали роготать. На них спикировал Барик, схватил тетрадь, рванул на себя.