Вперед в прошлое 6
Шрифт:
— Я завтра картон припру, — похрипел стоящий в планке Рам. — У отца в гараже его много. Мы ж после школы — сюда?
— Наш класс — после второго урока, — сориентировал его я…
Ветер сомнений принес мне в голову еще одно «если». Если завтра хлынет ливень, все наши художества расползутся и станут нечитабельными, да и другие дети вряд ли придут — мокнуть никому не хочется. Мысль я отогнал. Не стоит концентрироваться на неудаче, но невеселые мысли все лезли и лезли. А еще подумалось, что у нас на базе становится тесно. Сейчас заниматься еще нормально, но, когда на матах все, уже не разгуляешься.
Поставив
Закончили, как всегда, в семь вечера. Снимая перчатки, Илья сказал:
— Пойдем. Отец уже дома. Он хотел с тобой переговорить.
Я собирался делать революцию, пусть локальную, но все же… И не то чтобы боялся — скорее сомневался. Одна мысль о предстоящем разговоре с Леонидом Эдуардовичем заставляла меня цепенеть, потому что Каретников-старший — самый авторитетный взрослый для меня и образец адекватности. Если он не одобрит мою задумку, а скорее всего, так и будет, то это намек, что я делаю что-то не то, и повод взглянуть на ситуацию с другой стороны.
По лестнице я поднимался, как на эшафот, готовился к интеллигентной выволочке, а она гораздо страшнее, чем побои отца, потому что тогда правда была за мной. А сейчас?
И сейчас за мной, я просто пасовал перед сильным противником.
Родители Ильи пили чай на кухне. Тетя Лора выглянула, увидела наши сосредоточенные лица и улыбнулась:
— Проходите, мальчики. Чаю попейте с печеньем. Вымотались небось?
Я поздоровался, мы с Ильей переглянулись, не зная, чего ожидать, и воспользовались ее приглашением, уселись за стол. Тетя Лора вышла, и остались мы втроем. Илья налил чаю себе и мне, поставил чашки на стол. Я решил сделать первый ход и спросил у Леонида Эдуардовича, не сводившего с меня глаз:
— Вы нас осуждаете?
Каретников шевельнул бровями — удивился.
— Отнюдь. С чего ты взял? Наоборот, я всей душой с вами, потому что таким учителям, как Людмила Кировна, не место в школе. Меня волнует другое. Ты понимаешь, что затеял не просто баловство? Это сложно организованное мероприятие, которое не каждому взрослому под силу. Ты уверен, что дети тебя поддержат?
— Нас, — сказал Илья. — Ведь это мы вместе…
Каретников-старший вскинул руку, веля ему молчать.
— Я отлично вижу, где тут «нас». — Он снова обратился ко мне: — Если тебя не поддержат, придется менять школу, и не помогут журналисты, которые завтра придут за скандалом.
— Во сколько? — не сдержал улыбку я. — И будет ли диктофон?
— Диктофона не будет, — отрезал Леонид Эдуардович. — Даже если тебя поддержат, и у тебя все получится, тот же директор, которого ты выгораживаешь, будет обязан вычислить организатора и доложить куда следует.
— Он и так знает.
— Более того, трясти в первую очередь станут его. И, даже если он укажет на тебя, повесят все на него. Потому что, если все, что рассказал Илья, у вас получится… Я не знаю, как тебе это удалось и, уж прости, не очень верю, что пройдет, как надо. Я нисколько вас не осуждаю, но считаю своим долгом предупредить.
— Если вдруг… — Я чуть подался вперед. — Всю вину возьму на себя, Илье ничего не угрожает, и остальным — тоже.
— На тебя могут повесить организацию
— Слишком много людей верят мне, — сказал я. — Мы не отступим. А я… Да, могут таскать туда-сюда, но не посадят. И это главное.
Леонид Эдуардович криво усмехнулся.
— Честно, не ожидал другого ответа. Главное, чтобы ты себя не обманывал. То, что может выглядеть красиво изнутри, снаружи выглядит не очень.
Меня будто током ударило. Вспомнилась самая первая просмотренная новостная программа, та, где показывали разевающего рот беззубого деда и сумасшедших теток с транспарантами. А ведь я теперь — внутри процесса! Не отключилось ли у меня критическое мышление?
Нет! Мы боремся за свои интересы, а не за чужие. Просто я видел будущее и знаю, Джусь — всеобщее зло, а не только бич нашего класса. Это настолько гнилая личность, что ее свержение может сыграть мне на руку и подвинуть время на таймере.
— Просто очень часто оказывается, — продолжил Леонид Эдуардович, — что поддержка только на словах. Когда доходит до дела, ты остаешься один. Будь готов, что и одноклассники не все придут. У кого-то зуб разболится, у кого-то начнется кишечное расстройство.
Вспомнилось, как блестели глаза у ребят, даже у тех, кто из других классов. Я ничего им не внушал, они сами приняли решение и сделали мою революцию своей.
И одновременно память взрослого подсунула воспоминание, как жильцы моего дома судились с управляющей компанией, нужна была инициативная группа больше для массовки — то в суд прийти, то с журналистами встретиться. Квартир в доме было четыреста с небольшим, а собрать удавалось максимум десять-пятнадцать человек, хотя все махали шашками, выли и жаловались. А как доходило до дела — то понос, то золотуха, а на самом деле каждый думал, что и без него справятся.
Меня начали грызть сомнения. Наверное, стоило применить суггестию, тогда половина учеников из других классов точно пришла бы. Или нет, ведь те, с кем я беседовал — лидеры мнений, самые авторитетные в своем кругу, а значит, сильные — могло и не подействовать. Ну и хотелось мне, чтобы — по-честному, а не вынуждать их, пусть и таким незаметным способом.
Леонид Эдуардович подытожил:
— Я всем сердцем с вами, парни. Но мое мнение: вы затеяли аферу, придете к гороно вшестером-всемером, простоите до вечера и разойдетесь. А на следующий день у вас начнутся проблемы.
— Поздно что-либо менять, — поставил точку Илья, вставая и сжимая кулаки.
— Я еще не закончил, — спокойно проговорил его отец. — Один совет. Человек, который вам нужен, ее зовут Ольга Романовна Ройзман, сидит на первом этаже, в седьмом кабинете. Попытайтесь сперва озвучить ей свою претензию: так, мол, и так, учитель издевается, родители писали жалобу, никаких подвижек нет. Мало того, вы узнали, что этого учителя ставят директором. Вы с этим не согласны, и будете стоять возле здания, пока что-либо не изменится. Чтобы не заподозрили стоящего за вашими спинами взрослого, зафиксируй письменно все вышесказанное и передайте ей. Но не умничай, оформи письмо так, чтобы выглядело, будто это наивные дети написали, а не выкатил претензию юридически подкованный взрослый.