Вперед в прошлое 8
Шрифт:
— Если он возьмется, — сказал я, — договаривайся на вечер любого дня, часов на девять. Попрошу кого-нибудь сурового и внушительного тебя подстраховать.
На ум пришел разве что Каналья, и я поймал себя на мысли, что он единственный взрослый мужчина, которому можно доверять на все сто процентов.
— Это… это фантастика! — с придыханием проговорил он. — Ты нашел больше, чем клад! Вот это я называю везением!
Я неспешно упаковал икону, потом — лампу и подумал, что это самые ценные вещи в нашей квартире. Но переживать о их сохранности вряд ли стоит: если залезет какой наркоман, то вынесет
— Андрей, никому не говори, что эти вещи мои. Чьи угодно, придумай что-нибудь, но обо мне или о моей семье — ни слова.
Зять на долю секунды остолбенел, кивнул, как болванчик, и я понял, что сделал — внушил ему, и, похоже, успешно. Промелькнула мысль внушить, чтобы забыл Наташку, но я отогнал ее. Может, лучше внушить, чтобы устроился на работу, где платят, и слез наконец с шеи малолетки?
— Вам тут деньги задерживают? — осторожно поинтересовался я.
Вместо ответа он тяжело вздохнул.
— Не просто задерживают — хуже! Тут нет ставки «актер», представляешь? Все они — энтузиасты, работают кто где, вечером собираются на репетицию. Я и сам думал бросить, но как? — Он обвел сцену театральным жестом. — Что будет, если все пойдут торговать на рынок? Не останется ни учителей, ни врачей, ни милиционеров, ни нас. Наши актеры — те люди, на которых держится то хорошее, что осталось. Как долго продержится — вопрос. Но мы постараемся, чтобы — подольше. А там… наверное… Нет, должен появиться свет в черноте, нельзя же все время так.
— Конечно появится этот свет, — обнадежил я Андрея. — Но не завтра и не через год. Лет через десять.
Он смолк и сделался маленьким, жалким, и я понял: лишить его театра — все равно, что медленно убить. Но можно ведь совмещать театр и другой вид деятельности, уж на еду точно будет хватать.
— И еще, — сказал я. — Разговор между нами, Наташе — ни слова, договорились?
Он кивнул, и я продолжил:
— Наташа ворует дома еду. Это неправильно, когда шестнадцатилетняя девочка…
Другой бы пошел в отказ — типа, ничего не знаю. Андрей начал менять цвет, маскируясь под занавески. Сперва покраснели его глаза, потом — нос, шея, щеки, и он залился краской, сел прямо на сцену, зажмурившись и сжав переносицу пальцами. Хоть картину пиши: Отелло, терзающийся после удушения Дездемоны.
Зато я увидел, что у этого человека совесть больше него самого, и она не позволит и дальше так поступать, сожрет.
Мне много ему хотелось сказать, но теперь было ясно, что он и сам все понимает. Возможно, раньше не хотел верить в очевидное, ведь Наташка — лицедейка, и что угодно могла ему наплести. А теперь реальность обрушилась со всей своей беспощадностью.
Что делает ему честь, оправдываться он не стал, просто сказал:
— Я подумаю, как это можно исправить. На худой конец и правда на рынок пойду.
Пару минут мы молчали. Наконец Андрей успокоился и, стараясь не смотреть мне в глаза, пробормотал:
— Хочешь, я расскажу, что тут у нас? — Он будто хотел отвлечь меня от неприятного разговора, схватил длинную палку, оплетенную
Он бегал от декорации к декорации, рассказывал об их истории, и театр оживал, казалось, теперь мы актеры, а все персонажи, которым дали жизнь на этой сцене, расселись в полумраке и наблюдали за нами. Вскоре Андрей так увлекся, что забыл о недавнем неприятном разговоре. Его воодушевление передалось мне. Пять минут, и я, забыв о делах и заботах, с интересом слушал про новых и старых актеров этого театре, про Софию Львовну, которая когда-то блистала на гастролях, ее знали во многих городах Союза, а теперь талантливая актриса вынуждена мыть пол и, когда не играет, бесплатно работать гардеробщицей, как и многие другие актеры.
Рассказывал, что Людмила Никифоровна, тоже заслуженная артистка, — швея, и все костюмы шьет за свой счет, потому что неплохо зарабатывает, особенно — перед выпускными. А еще у нее талант находить спонсоров среди новых русских, но ради этого в современных постановках приходится вводить эпизодических персонажей и называть именами меценатов или — благодарить их со сцены. Если бы не этот источник дохода — точно пропали бы.
Андрей вызвался проводить меня до выхода, я поначалу спешил, но в коридоре сбавил шаг и остановился у стены с развешанными портретами актеров. София Львовна белозубо улыбалась с фотографии, где ей было лет тридцать. Роскошная брюнетка с пухлыми губами и газельими глазами.
Очень хотелось найти Людмилу Никифоровну, актрису, которая, чтобы выжить, работает швеей. Вот она, полная женщина с исконно русским добрым лицом. Эдакая всеобщая мать.
Когда я возвращался домой, уже стемнело.
Теперь надо к Илье, чтобы позвонить клиентам насчет кофе, а потом — в гости к отцу.
Вспомнились слова Андрея, что, если все пойдут на рынок, не будет учителей, врачей, милиционеров, актеров… Но не ментов. Менты в нашей стране смогут урвать свое при любом раскладе.
Друзья, по многочисленным просьбам сегодня же будет и вторая глава, большая. Но чуть позже: редактирую.
Глава 6
Менты, торпеды и все-все-все
Пятерым клиентам, которые покупают у меня кофе, дозвониться не удалось. У шестерых телефоны дома отсутствовали, и с ними было не связаться. Те, кто взял трубку, а их было семь человек, проявили заинтересованность, и лишь одна дама возмутилась тем, что я поднял цену. Остальные восприняли информацию лояльно, все они занимались оптовыми закупками и представляли масштабы инфляции. Но на всякий случай я проводил ликбез по экономике, предупреждал, что это не последнее увеличение цены.