Вперед в прошлое 8
Шрифт:
Рокот автобуса мы услышали издали — тишина была хрустальной, какая возможна только осенью, когда слышно даже, как падают листья и звенят, срываясь с веток, капли росы.
В салоне «Икаруса» было малолюдно: три пожилых женщины, везущие груши, орехи и зелень на рынок, пара рыбаков, тоже пожилых, и молодая мама со спящим на руках ребенком. На поворотах виляя гармошкой, автобус поскрипывал и скулил, жалуясь на водителя-гонщика, безруких механиков, проклятых дачников с вечно грязными тяпками и лопатами, подростков, выцарапывающих
Илья сидел у окна, привалившись виском к стеклу, и смотрел в пустоту остекленевшим взглядом. Казалось, ничего его не интересовало. Столько тоски было в его глазах, что оторопь брала. Чего это он так загрустил? Или просто не выспался?
На рынке уже сновали перекупы, располагались оптовики и гости из окрестных деревень. Бегали продуманные покупатели, желающие сэкономить и знающие, что рано утром все почти даром. Но нам было не до них. Мы выскочили первыми и рванули на остановку. До отправления электрички оставалось полчаса, хоть такси бери… которого нет. Не заняли еще «желудки» свои посты.
Но нам повезло: троллейбус прибыл минут через пять, и в полупустую электричку мы запрыгнули за семь минут до ее отправления, хлопнули друг друга по ладоням. И снова я заметил, что Илья это сделал без энтузиазма.
— Так что сегодня? — уточнил он. — Открываем новые места, или — как в прошлый раз, я работаю оруженосцем?
— Расширяться будем во вторник-среду, — объяснил я. — Сегодня — рутина. Да и выходной на производствах и в конторах. Зато неопасно. А то меня чуть не ограбили, когда с Наташкой калядовали.
— Что?..
— Ну, продавали, как коммивояжеры.
— А-а… — он повернулся к окну и замолчал.
И хорошо, что не надо ходить по незнакомым местам, предлагать: сегодня у меня не тот настрой. Не смогу я быть радостным и располагающим к себе. Во-первых, спать хотелось, во-вторых, не уходил из головы бандит, увиденный в Илюхином дворе. В мозгу как будто сломалась пластинка, и как я ни старался послушать другую мелодию, все возвращалось к «славянам». Но почему-то разум рисовал апокалиптические картины. Ощущение было, что — поздно, и я не мог понять почему.
Я перевел взгляд на загрустившего друга. Если бы не знал Илью так хорошо, не заметил бы его грусть: он не слишком эмоционален. Не настолько, как Лялина, но все равно скуп на эмоции. А теперь его разъедающая тоска передавалась и мне. Что ж такое?
Я огляделся. В вагоне, кроме нас, было семь человек. Если будем разговаривать вполголоса, никто ничего не услышит. Мы сидели друг напротив друга, я наклонился и спросил:
— Чем ты расстроен?
— Ничем. Фигня, — дернул плечом Илья, словно сбрасывал руку неприятного человека.
— Мне-то можешь не врать. Родители?
Он мотнул головой. Помолчал немного и, скривившись, как от зубной боли, решил поделиться:
— Вчера видел Инну. Случайно. Поехал с родителями на рынок… Жива. Вроде
Все, что я смог из себя выдавить:
— Ясно.
Илья замолчал, я вспомнил ее признание в любви и то, как мы всем классом искали бездыханный труп, но потом снова переключился на бандитов. Но Илья не дал слушать заезженную пластинку, расстегнул молнию олимпийки возле горла и пожаловался:
— Все вроде бы прошло. Не думал о ней, не вспоминал. А тут вдруг как накатило, и такая тоска, что я ее больше не увижу, и нет никого лучше нее, что хоть прям сейчас подыхай. Кажется, что это не закончится никогда — вот что страшно.
Друг, казавшийся открытой книгой, меня не просто удивил — шокировал. Другой бы исходил соплями, намыливал петлю, писал бы слезливые стишки (сам так делал), грезил и вздыхал, не давал объекту вожделения прохода — в зависимости от темперамента. Илья в его без малого пятнадцать лет понимает, что, если попал в капкан, нужно отгрызать лапу, как бы это ни было больно. Не каждый взрослый так умеет. Вот только опыта у него нет, а с ним уверенности, что проходит любая боль. Вот только оперативное лечение — тоже боль, порой более невыносимая, чем размазывание ее по блюдцу.
— Закончится, — уверил его я. — Не сразу, но обязательно пройдет, как тяжелая болезнь. Если хочешь, говори об этом.
— Хорошо, — кивнул он и снова скривился. — Но я вроде все сказал.
— Перетерпи, — попытался поддержать его я. — Представь, что болен. Но, когда болеешь, есть всякие лекарства и врачи, а в этом только ты сам можешь себе помочь.
— Спасибо, — кивнул он.
Начался очередной рабочий день: я бегал по точкам, Илья ждал с деньгами и товаром, перемещаясь со мной по городу.
Продавщица из продмага, сисястая Карина с прической, как у Мерилин Монро, справилась, куда же делся Алексей и почему перестал звонить. Я пообещал напомнить о ней ему — это единственное, что отличало сегодняшний день от предыдущей субботы. Даже сумму я заработал такую же. Ну, и еще одно отличие: мы буквально на ходу запрыгнули в электричку, отправляющуюся в 14.30, успели! А значит, что на рынке я буду около пяти вечера, застану валютчика и, если он там есть, поменяю деньги, заодно и новости узнаю.
Все, заработанное ранее, я отвез на хранение бабушке, и она должна была передать почти штуку баксов деду в Москву. В общем, все, как всегда, если не учитывать хаос, который бандиты внесли в налаженную систему.
Получив зарплату, Илья оживился, и вообще, поездка пошла ему на пользу. Нужно занять его чем-то, отвлечь. Например, взять его с собой завтра, пусть по красивой набережной прогуляется, белок покормит. Подумать только, сорок километров между двумя городами, а там вообще другой климат и растительность! Так и сделаю. И Яна можно прихватить, если захочет.