Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2

Бушков Александр Александрович

Он заранее включил одиннадцатый канал. Президент выступал, судя по всему, перед светской аудиторией, заполнившей какой-то большой зал с колоннами по бокам и немаленьких размеров подиумом, к краю которого президент и подошел.

Совершенно такой, как на фотографиях в газетах — ну, последний раз он эти газеты видел дома всего-то пару недель назад. Невысокий, крепко сбитый, несмотря на его пятьдесят восемь, ни намека на седину в темных с курчавинкой волосах. Лицо откровенно мужицкое, чуточку продубленное, так что кожа похожа на кору сосны — ну да, до того, как удариться в политику, он чуть ли не двадцать лет проплавал капитаном рыболовецкого траулера. Хороший костюм, галстука нет, верхняя пуговица белой рубашки в синюю полоску расстегнута. Обличий у него несколько, в зависимости

от аудитории: камуфляж без погон, безукоризненный смокинг с черной бабочкой, костюм с галстуком, костюм без галстука, джинсы и футболка.

И ораторских манер у него несколько, опять-таки в зависимости от аудитории, под стать наряду: когда кричит, выбрасывая руку с сжатым кулаком, когда говорит не без эмоций, но спокойно (вот как сейчас), когда и вовсе кажется профессором, чинно читающим лекцию по какой-нибудь палеонтологии. Одним словом, лицедей и, что уж там, порой демагог — но в его профессии без этого нельзя. Главное, в отличие от многих своих предшественников, совершенно точно известно, не казнокрад — а это многое искупает.

Жители республики четко делятся на гачупино (потомков чистокровных испанцев), юропо (потомков выходцев из Европы и других континентов), чоло (метисы с индейской кровью), кахо (метисы с кровью негритянской). Президент — как раз чоло. Отец у него — гачупино, мать — индеанка. А потому он порой выступает в одном из двух лиц: сейчас наверняка гачупино, а вот перед индейцами, вообще простонародьем — чоло, потомок индейских пролетариев от сохи. По этой причине индейские организации (по здешней традиции тоже располагающие собственными вооруженными отрядами) давно и прочно на его стороне, что для президента Санта-Кроче немаловажно.

И как-то уже давно забылось, что его покойная матушка — ника кая не пролетарка от сохи, а из семьи тех крайне немногочисленных «индиос», которым нешуточно свезло. Очень мало таких, но они есть. Еще ее дедушка обосновался в столице и пошел по торговой части — так что у ее отца было четыре немаленьких магазина и сеть лавок в провинции, а сама она закончила весьма престижный монастырский лицей (если сравнивать с вузами — нечто вроде Гарварда или Сорбонны), а потом на ней, редкостной красавице, женился молодой идальго из семьи крупных судовладельцев. И, между прочим, тот траулер, на котором будущий президент капитанствовал, принадлежал сначала его отцу (помимо еще трех десятков), а потом и ему самому (отцовское наследство они с младшим братом поделили полюбовно, половина на половину).

Но кого это интересует, если президент в совершенстве владеет главным здешним нищенским языком, кабири, и неплохо знает еще парочку диалектов, с большим запасом шуточек и соленых словечек, так что его выступления перед индейцами и простым народом (в значительной степени состоящим из чоло и кахо) проходят под восторженный рев толпы? В конце концов, подобное — не такая уж редкость и в тех странах.

что принято называть «более цивилизованными». Это английские политики из потомственных джентльмен нов простолюдинами не рядятся — там свои традиции. В других странах случалось и по-другому. Олин из американских президентов, родившийся в весьма респектабельном особняке, любил вкручивать избирателям, что появился на свет в бревенчатой хижине, стоявшей посреди глухой чащобы, кормился, бывало, жареными опоссумами, а волосы расчесывал сосновым сучком. При том, что его родители были тогда живы, и особняк стоял на своем месте. И ничего, электорат сглотал. И не он один среди американских президентов был такой. Да и в Европе бывали свои «пролетарии от сохи». Политики — народ специфический, у них свои игрушки и свои забавы...

Мазур не понимал ни слова, но примерно полу часовую речь президента старательно прослушал до конца — точнее, все это время присматривался к человеку, с которым предстояло послезавтра встречаться насквозь неофициальным порядком, пытался составить о нем некоторое представление...

Глава III

Старый знакомый и другие

Я вам искренне завидовою, сеньор адмирал, — сказала Исабель.

Мазур смотрел в окно. Столицу

он более-менее изучил по картам еще лома, во время подготовки. Да и положение солнца на небе учитывалось. Они ехали именно что к восточной окраине города, в те места, где дислоцировался «Руслан». Как говорится, направление движения конечной цели маршрута соответствует.

— И чему же? — спросил он без особого интереса.

— Вашей завтрашней встрече с президентом. Я бы тоже хотела с ним сообщаться, как вы, в неформальной обстановке. Только кто же меня возьмет... В жизни человек совсем д р v гой, не такой, как на телевизоре. А президент мне очень интересен. Он жарко выраженный романтик

— Ярко, — машинально поправил Мазур (что у него уже вошло в привычку. Ом, правда, старался не реагировать на каждую ее ошибку — так Белкин русский звучал гораздо забавнее). — Интересно, почему вы решили, что он романтик? Я, например, НИКОГДА на него не смотрел с этой точки зрения. По-моему, он не давал никаких поводов считать его романтиком.

— Ну как же, — сказала Исабель. — Когда он заступил в политику, я была совсем маленькая, но мне потом много рассказали на службе... Когда он закончил лицей, отец хотел, чтобы он поступил в Академию Экономико. Там учат, как быть бизнесменом. Очень весьма уважаемый институт, там школярничают студенты из нескольких соседних стран. А президент, тогда еще, конечно, не президент, не восхотел. Поступил в Марина колледж имени капитана Кодарильо. Кодарильо был очень знаменитым испанский капитан триста лет назад... открыто говоря, пират, но он топил только англичан, а это совсем другое. Его уважали, он есть в учебниках об истории, в порту Майрес ему даже стоит памятник, лет сто... Колледж учил капитанов гражданских кораблей, он тоже престижное обзаведение, но с Академией Экономико, конечно, не сравнивать. И потом он двадцать лет проплавал капитаном траулера. Правда, траулер был большой, целая водоплавательная фабрика, там ловили рыбу и тут же делали консервы. Но все равно, отказаться работать в семейном бизнесе и двадцать лет проплавать в море может только романтик. Вы не согласны?

Мазур посмотрел на нее. Она сидела, по-утреннему свежая, с веселым огоньком в глазах, в довольно простом белом платье с зелено-коричневато-красной индейской вышивкой (в последний год индейские мотивы в женской одежде вошли в моду). И невольно ей позавидовал: счастливая девочка, головоломные сложности тайной войны ее нисколечко не касаются. А вот в море наверняка хочется, только кто ж ее пустит...

— Ну, почему же не согласен, — сказал он. Охотно верю. Отказаться стать бизнесменом ради моря и в самом деле может человек с изрядной долей романтики в душе. Но вот потом... Когда он, как выражаются моряки, встал на мертвый якорь, то есть отдал следующие двадцать дет политике... Сенатор, губернатор, министр, снова сенатор, вине-спикер парламента, наконец пять лет как президент... Я не циник, Исабель. Просто давно живу, жизненного опыта набрался. Двадцать лег подниматься по этой лестнице... Всякую романтику из человека выбьет. И еще. Романтики среди политиков встречаются, но они, без всяких исключений, бывают крайне неудачливы, а то и гибнут... Что-что, а уж история с переменой фамилии лишена всякой романтики. Уж если я знаю ее, вы не можете не знать.

— Знаю, — чуть погрустнев, кивнула Исабель.

Пять лет назад, «заступив», по выражению Белки, в политику, будущий президент начал с того, что переменил отцовскую фамилию, под которой прожил все эти годы на материнскую — законы республики это позволяют. Фамилия отца была красивая, старинная, прославленная десятками двумя крупных деятелей в самых разных областях жизни. И моментально выдававшая аристократа-гачупино: Беналькасар (до того, как вспыхнула революция против испанского владычества, Беналькасары писались с дворянской приставкой «де», на которую имели все права, но при республике как-то незаметно ее обронили). И взял фамилию матери — Васкес. Самую что ни на есть простонародную, ее большей частью как раз и носят индейцы. Президент с самого начала решил ваять образ пролетария от сохи, то чоло, то гачупино — в зависимости от обстоятельств и аудитории — и ведь не прогадал, ох как не прогадал...