Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2
Шрифт:
— Немного музыки, сеньорита?
Она легонько подняла брови:
— Это ваша, сеньор генерал?
А ведь Глагол ей не представлялся по званию, подумал Мазур. Ну конечно, они и так знают — шефы Исабель. Может быть, их наши же и поставили в известность — дабы придать Глаголеву больше авторитета в глазах здешней публики, с которой ему приходится общаться...
— Конечно, — сказал Глаголев. — Кому бы я здесь позволил свою держать?
У Мазура сложилось убеждение, что генерал только рад был, натолкнувшись на новый поворот в скромном застолье. Поднялся (его движения остались прежними, несмотря на годы, отточенными, словно заранее разложенным
В красном сне,
в красном сне,
в красном сне бегут солдаты,
те, с которыми когда-то
был убит я на войне,
в той далекой стороне,
в этом красном, красном сне...
На лице Исабель изобразилось явственное непонимание — ну конечно, порой, даже овладев разговорным иностранным, не всегда понимаешь песни на нем...
Очень похоже, Глаголев искренне отдыхал душой, у каждого к тому свои способы. Закончив песню, он почти без перерыва начал вторую:
Отшумели песни нашего полка,
Отзвенели звонкие копыта.
Пулями побито днище котелка,
Маркитантка огня убита.
Нас осталось мало: мы да наша боль,
Нас немного и врагов немного,
живы мы покуда, фронтовая голь,
а погибнем — райская, дорога...
Мазур вдруг подумал: еще покойный Кацуба как-то упоминал мельком, что Глаголев, доводись ему взять гитару, поет исключительно песни о войне — ну разве что еще иногда «Yesterday». Очень может быть, что тогда Мазур не угадал причину, а вот теперь, став гораздо старше, понял...
Оба они с Глаголевым были — центурионы рухнувшей Империи, в любую минуту готовыми по сигналу рвануться вперед. В случае если все же грянет «день Икс», Глаголеву предстояло со своими танками и десантурой совершить бросок на Бонн, а оттуда, приняв подкрепления, развивать наступление на Париж если только янкесы его не остановят ядерными ударами. В соответствии с той же диспозицией Мазуру сотоварищи предстояло в авангарде морской пехоты высадиться в Марселе, не заморачиваясь пошлостями вроде документов и въездных виз а, впрочем, амеры могли уронить бомбу и на Марсель. В рамках глобальной стратегии — что им по большому счету тот Марсель?
«День Икс» так и не грянул, Империя рухнула, ее центурионов понесло течением непредсказуемо. Однако меж ними двумя есть существенная разница. Глаголев, сугубый профессионал войны, бойцовый пес, мастерски надрессированный Империей, никогда в жизни не воевал — и никогда уже не будет. А вот Мазур больше тридцати лет окаянствовал чуть ли не по всему глобусу. Все его войны были, глядя откуда-нибудь с земной орбиты, микроскопическими — но шли-то они всерьез, с кровью и смертью, с личными кладбищами у многих участников. Может, этим и объясняется то, что сам он, взяв в руки гитару, к военным песням
— У вас очень понятные... нет, не так... занятные генералы, — сказала Исабель, когда они возвращались в столицу.
— Почему? — спросил Мазур.
— Ни один наш генерал или адмирал не посадил бы с собой за стол младшего офицера, пусть даже девушку, не угощал бы ее вином и не пел бы с гитарой. Ну разве что питал бы в отношении нее тайные замыслы...
Мазур усмехнулся:
— Такие уж у нас генералы, Белль...
— Как вы меня назвали? — взглянула она с любопытством.
— Белль, — сказал Мазур. — Вы ведь должны знать, что это означает на французском? Вот видите. Когда встречается имя Исабель, так и хочется сократить его до Белль...
— Да, я знаю, вы, русские, любите совращенные женские имена. У нас это тоже в ходу, но редко...
— Сокращенные, — машинально в который раз поправил Мазур, на сей раз не удержавшись от улыбки — очень уж забавную ошибку она допустила. — Да, Белль... Был в свое время такой знаменитый французский мюзикл. По роману «Собор Парижской Богоматери». У нас его перевели на русский. Вы тогда были еще школьницей, не помните...
— Отчего же! — живо возразила она. — Я его слушала в лицее, в старших классах. Тогда у девчонок была мода на ретро... ну, не особенно древнее ретро. И на испанский у нас его тоже переводили, — она промурлыкала: — Тарам-тим-па... — и старательно довела до конца. — Вы узнали, или мне, как у вас говорят, медведь на ухо поступил?
— Ну что вы. какие медведи, — сказал Мазур. — У вас отличный музыкальный слух. «Белль», конечно же ария Клода Фролло. Я душу дьяволу отдам за ночь с тобой... Я бы предпочел называть вас Белль. Или вам это не нравится?
— Ну что вы. спокойно можете называть. Эго красиво. — она глянула испытующе, без тени лукавинки — Сеньор адмирал... А вы бы могли продать душу дьяволу за ночь с женщиной вашей мечты? Если она была бы для вас... как это... неприступна?
— Категорически — нет, — серьезно сказал Мазур. — Ни в коем случае, Белль. Душа — слишком серьезная вещь, чтобы отдавать ее дьяволу даже за лучшую в мире женщину... да за что бы то ни было.
— Значит. вы — верующий человек?
— Пожалуй, да, — сказал Мазур. — На войне очень многие неверующие становятся верующими...
Вот только как это назвать, если к вере в Бога у него примешивается крохотная частичка веры в Большого Лучшего Бегемота? Совсем крохотная частичка, но она есть. Такова уж Африка — если прожить там достаточно долго, в душу, в мысли, в рассудок неощутимо, не встречая препятствий, проникает нечто, чего ты вовсе не ожидал — и остается там навсегда. Быть может, дело еще и в том, что тебе хочется, чтобы погибшие гам люди, которых ты хорошо знал, оказались в покое и уюте, которого многим не хватало при жизни?
...Мазура в этой жизни учили многому. В том числе и тому, что было связано с едой — и подчас самого противоположного плана. Учили, как без малейшей брезгливости употреблять в пищу то, от чего обычного человека вывернуло бы наизнанку — от пауков-птицеедов до пустынных ящериц. И наоборот — учили без малейшей неловкости управляться с великолепно сервированным столом, с превеликим множеством ножей и ножиков, вилок и вилочек, других хитроумных приспособлений. А перед поездкой провели еще один инструктаж именно по второй теме.