Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2

Бушков Александр Александрович

Глава IV

Отец нации и остальные

В прошлую командировку Мазур несколько раз проезжал мимо президентского дворца 8 Ремедильос, да и сейчас случалось — но не только не был внутри, но и во двор не входил — кто бы его туда пустил? Так что было чуточку интересно. Любопытство откровенно покусывало и по другому поводу: зачем он понадобился президенту? Одно ясно: для дела...

Дворец — вернее, комплекс из нескольких зданий, окруженных вычурной чугунной оградой, был, надо признать, красив, возведен в стиле восемнадцатого века каким-то знаменитым европейским архитектором. Правда, заложившему его президенту пожить здесь так и не довелось — дворец строили четыре года, а за это время по национальному обычаю Санта-Кроче случилась парочка переворотов. «Заложитель»

сумел вовремя сбежать в Европу, куда заблаговременно перевел приличные денежки, а вот его преемнику не повезло — «по мне стрелял поутру из ружей целый взвод». Да и когда строительство наконец закончилось, и европейская знаменитость отбыла на родину с солидным гонораром и орденом размером с тарелку, поселившийся здесь очередной президент прожил в роскоши всего три месяца — а потом его персоной украсили фонарный столб в центре столицы (его и сейчас показывают туристам). Правда, самого президента перемещение на фонарь нисколечко не огорчило и не взволновало — его еще до этого ворвавшиеся во дворец мятежники выбросили с четвертого этажа на булыжную мостовую — ну, он же не птичка, закон всемирного тяготения не делает различий меж президентами и простыми смертными...

Естественно, машина подъехала не к парадным воротам, а к одним из четырех второстепенных — но Мазур и не ожидал особых почестей; наоборот, всегда старался их сторониться. Подтянутый и щеголеватый, довольно молодой для своего чина коммодор, военно- морской адъютант президента, проворно распахнул перед Мазуром дверцу, Мазур вылез, машинально поправил фуражку, и они поднялись по невысокому крыльцу.

Никакой роскоши в коридорах, по которым коммодор его вел, не наблюдалось — здание, конечно, старое, но обстановка вполне современная. Тренированным глазом Мазур отметил, что охранников в штатском, а кое-где и в форме, многовато, чуть ли не на каждом повороте и лестничной площадке. Ну, вполне разумная мера предосторожности — учитывая и то, сколько у президента сильных недоброжелателей, и учитывая те самые национальные традиции Санта-Кроче...

Адъютант распахнул перед ним дверь и остался снаружи. Мазур вошел. Судя по всему, это было что-то вроде комнаты отдыха, лишь самую малость поболее глаголевской, обставленной опять-таки без особой роскоши.

Президент, в простом белом полотняном костюме и светло-синей рубашке, сделал несколько шагов ему навстречу, так что они встретились посередине комнаты. Мазур прилежно откозырял — как-никак это верховный главнокомандующий, в том числе и флота, чей мундир Мазур сейчас носит, пусть и всего лишь в качестве «почетного адмирала». Президент первым протянул руку — конечно, не мозолистую, у капитанов больших кораблей мозолей не бывает, да и будь они, давно бы сошли за двадцать лет политиканства. Радушным жестом Васкес указал Мазуру на большое мягкое кресло у низкого столика и сам сел во второе. На столике имел место серебряный начищенный поднос с серебряным же кофейником, чашками и тарелочками с пирожными. Правда, тут же стояла пузатая бутылка местного рома — уж, конечно, не дешевых сортов — и соответствующая закуска. Мазур вдруг вспомнил, что в прошлый свой приезд так ни разу и не попробовал излюбленного местными моряками рома. А он, говорят, неплох.

Какое-то время они откровенно, но со всей дипломатичностью разглядывали друг друга, бог знает, какое впечатление о Мазуре сложилось у президента. Мазур же увидел совсем не того человека, который выступал по телевизору перед какой-то, несомненно, респектабельной аудиторией. Сейчас он выглядел так, каким, должно быть, предстает перед аудиторией поплоше или совсем простой: вид совершеннейшего простака. Надень вместо костюма грубую рубаху здешнего пеона и латаные портки - получится совершеннейший чоло из глухой провинции. А это о многом говорило, есть несколько профессий, где действует железное правило, прямо-таки закон природы: чем большим простаком человек выглядит, тем он умнее, хитрее и, да что там, коварнее. Политиков это касается даже сильнее, чем разведчиков.

Быть может, слухи о матушке президента и его вовсе не гачупинском происхождении были правдой, ровным счетом ничего от аристократа-гачупино. Мазур видел перед собой словно бы русского мужичка, простягу на вид и большого хитрована по жизни.

Ага, президент и сейчас красовался с красивым знаком на лацкане, где герб Санта-Кроче был дополнен красивым золотым орнаментом-рамкой с толстой распахнутой книгой внизу — должно быть, олицетворявшей закон. Лаврик ему и это объяснил: в точности как в конце восемнадцатого века, в Швеции, когда там безраздельно правил парламент, а король был даже

декоративнее польского, он все же имел постоянное место в парламенте и в качестве утешительного приза — два голоса вместо одного. Точно так же обстояло и здесь: по старой традиции, президент — постоянный член парламента, и у него не один голос, а два. Вполне возможно, эту традицию занесли сюда как раз шведы, которых тоже хватало среди юропо. Как бы там ни было, при наличии сильной парламентской оппозиции что в Швеции, что здесь, дополнительный голос, в общем, ничего не решал и ни на что не влиял. Очень уж редко случается, чтобы какое-нибудь судьбоносное решение зависело от одного-единственного голоса. Хитрушка тут в другом: как член парламента, президент обладал и депутатской неприкосновенностью, дававшей нешуточные привилегии: например, отдать под суд депутата можно было только в том случае, если за это проголосует три четверти парламента (чего за всю историю Санта-Кроче никогда не случалось — даже ненавистники означенной персоны прекрасно понимали, что завтра могут оказаться в том же положении, а посему — с Дона выдачи нет...). Интересно, что на фонаре оказывались или получали пулю в лоб только те президенты, что из гордыни и недальновидности членством в парламенте не озаботились — в противном случае парламент опять-таки единым фронтом выступал против зарвавшихся мятежников — из чистого принципа. Двоих президентов именно по этой причине пришлось всего-навсего выслать за границу, хотя их скальпов жаждали многие. Правда, это случалось лишь в тех случаях, когда парламент был реальной силой, с которой следовало считаться, в случае его откровенной слабости на неприкосновенность плевали...

Никакой лакей так и не появился — президент демократично разлил кофе сам, потом наполнил рюмки приятно благоухающей коричневой жидкостью И взял не чашку, а бокал с ромом, так что Мазуру пришлось последовать его примеру Здешний ром и в самом деле оказался весьма приятным питьем, дождавшись, когда Мазур прожует ломтик копченого мяса, президент взял сигару из серебряного ящичка, ловко обрезал кончик миниатюрной гильотинкой, предложил Мазуру. Мазур вежливо отказался сказав, что привык к сигаретам — и достал свои.

Когда он докурил свою «до фабрики», а треть сигары президента стала твердым столбиком серого пепла, президент наконец заговорил:

— Как вы нашли нашу страну двадцать лет спустя?

—- Трудно сказать, — ответил Мазур» — единственно, что я успел заметить — столица стала больше и красивее.

— Да, безусловно, — кивнул президент и добавил словно бы с некоторой грустью: — Вот только сложностей меньше не стало, хотя они и стали иными, не теми, которые вы знали... — глаза были умными и хитрыми. — Адмирал, вы разбираетесь в нынешних наших сложностях?

— Да, — сказах Мазур. — Перед поездкой мне много... рассказывали,

— В таком случае нет необходимости читать вам лекцию, пусть краткую. Это радует, потому что экономит время. А времени у меня катастрофически не хватает, сегодня многое предстоит сделать... Не перейти ли нам прямо к делу? Два моряка — пусть один из них бывший — всегда найдут общий язык без дипломатии. Ох уж эта дипломатия... Вы, может быть, не поверите, адмирал, но иногда мне кажется, что я был гораздо счастливее, когда стоял на капитанском мостике...

Быть может, он был искренен. Мазур, с тех пор как стал адмиралом, не раз думал о том, что был гораздо счастливее, когда носил погоны с просветами.

— Скажите откровенно: как вы себя чувствуете в роли «почетного адмирала»?

Мазур чуть подумал и сказал чистую правду.

— Иногда я сам себе кажусь опереточным персонажем.

Он нюхом чуял, что вопрос был задан отнюдь не из чистого любопытства — у президента в положении Васкеса есть уйма более серьезных дел, нежели тешить любопытство. Начался какой-то зондаж. Ну что же, приготовимся...

Никакой такой почтительности к сидячему перед ним человеку Мазур не испытывал: еще и оттого, что с президентами (неважно, законными или самопровозглашенными) он общался далеко не впервые. Одного лаже беззастенчиво похитил из квартиры любовницы — правда, та страна представляла собой крохотный остров, и не более того. Но вот в Африке тесно общался с коллегами президента по ремеслу, по сравнению с которыми Васкес был беленьким пушистым зайчиком. Вот они-то как раз над Васкесом откровенно бы посмеялись: неправильный какой-то президент с их цинической точки зрения, не вполне и полноценный: ни единого убийства политического противника, ни единого разгона парламента, ни разу не стреляли по демонстрантам из пулеметов, и государственную- казну Васкес оставил в девственной неприкосновенности, чистоплюй.