Впереди лежачий полицейский

Бычкова Юлия

А сама я – нет, если так случается – попасть в подобное состояние алкоголической свободы, да что свободы – последней и, может быть, единственной победы над идиотизмом, прихожу и просто падаю. Я рушусь, опадаю, лечу в пропасть своей постели, в которой обитают только невидимые гномы, пока над ушами свистит грубая реальность, обрывки фраз из офисного дубизма, простые глупости и необычные бессмысленные дела, которыми наполнен день напролёт, тотальная разбитость и такое въевшееся за годы ощущение безвозвратно потерянного времени. И на изящную чистоту мне абсолютно наплевать, всё потому, что на службе меня окружают самоутвержденцы, готовые на всё ради возвыситься над другими на миллиметр. Вот не далее чем сегодня получаю письмо: «Я попрошу спросить у Василия С., когда откроется «Альфа», чтобы мы могли подумать, как ответить коллегам на Украину, чтобы те вышли «на ковёр» к нашему начальству, и мы смогли бы обосновать значительное уменьшение прогнозов

продаж по компании». – «А вы сами не могли бы подумать, как спросить Василия, блядь, напрямую? Я – не курьер ваших сраных мыслей». – «Нет, не могли, вы ниже нас по лестнице и принадлежите к субподрядной организации, которая здесь для этих целей и нужна, и не за чем более, кроме как унижать вас ради поиметь побольше денег – нам, достойным лучшей доли людям, а вы просто тупые подрядчики». Услуга, как они изволят это определять, без постоянного места службы. Подумать только, чему вы радуетесь?! Тому, что крошку сэкономили? А зачем экономили? Не для того ли, чтоб господину начальнику понравиться? Я ненавижу всех начальников – они темны. И дружат по принципу: кто принял правила, а кто – нет, ничего святого. А главный там – гендиректор он, что ли… пафосный стеклянный кабинет, ноги – на стол. Люди между собой шепчутся: «Как это так?! Ведь работать неудобно». А он трубку ухом зажимает и включает футбол, а может, сидит, размазывает ряды цветных шариков (это я не берусь утверждать), и так по целому дню. Вот верите – нет, ложусь спать, у меня так и стоят перед глазами два его ботинка, плоские подошвы чёрных его проклятых ног, которыми он прикрывается от остальных. Неужто болят от ничегонеделания?

Я пришла к нему как-то за подписью, с большим тендером, не с крупным, а просто нереальным стратегическим, миллионов на пятьдесят. Мне тогда пришлось собрать комплект бумаг, почему-то никого из коллег больше не было, собрать и отправить – ничего сложного. Вхожу в его генеральский кабинет, не хватает только фанфар, извините-простите, кланяюсь в ноги, хоть и не уважаю, тут одна ваша подпись, это такая закорючка – делается рукой, тупо подержите своё золотое перо над этой тленной бумажкой и, слегка напрягая, что-нибудь так небрежно покрутите-повозите, чтобы след остался, какой угодно, нечитаемый, все будут думать – у парня бойцовский характер. А он зыркнул как зверь, в воздухе негодование, ведь я же вломилась без его худосочной секретарши, влезла. А надо было бы записаться на приём, но у вас, ребятки, тут плохо с планированием, никто вообще не соблюдает правил, поэтому всё делается слишком поздно, впопыхах, добегая за последним вагоном, возможно, уже отцепленного от локомотива поезда. Вопрос, на который вам не стоит и отвечать, – можно ли угнаться за тем, что ты не смог отмотать время, для того чтобы всё успевать, работая медленно? Никогда. Для этого нужно снова отмотать время, а у вас его нет.

Он взял, этот типок, бумаги лениво, не опуская со стола своих коротких ног, начал морщиться, разглядывая цифры. А я высокая, как башня Эйфеля, в другом углу, сама про себя говорю: «Быстрее, господин, пожалуйста, давай, думай, соображай, пятьдесят миллионов, там пробки, жуткий трафик, можем не успеть с пакетом к назначенному часу». Он морщился-кривился, пока я топталась у двери, прикидывая, насколько миллиметров носик моей туфли проваливается в серый пушистый ковралин, и ни слова не нашёл в мой адрес произнести, заставил сколько-то ждать, потом вызвал секретаршу, чтобы наорать на неё по моему поводу, я прижалась к дальней стенке и помалкивала. Потом он вяло, так индифферентно, всё же подписал.

Тендер позднее выиграли, с моей лёгкой руки, надо думать. Меня, вероятно, после этого можно было бы брать талисманом на переговоры, но это упустим. Пусть сами как-нибудь…

А однажды пришло время расплаты. В тот день в обеденный перерыв я пошла погулять около храма, совершить обход божественных владений, что в конце улицы Станиславского, полюбоваться розами. Ведь розы прекрасны, насколько ты можешь видеть их живыми. Они улыбаются, шепчутся и пахнут, они – секретные существа, которые вступают с тобой в прямой контакт. Главное правило – их не срывать.

Я прошла вдоль улицы по узкому тротуару, долго ждала светофор, и тогда мне захотелось музицировать всей кистью, растопырив пальцы широко, как пианист, потому что в атмосфере всё равно была грустная музыка. Это, вообще-то, выглядело как лапа гигантского кота, который машет в воздухе, колдуя. Со мной иногда бывают такие странности, когда я вырываюсь и ко мне приходит такое неизменно свежее ощущение свободы. Я перешла дорогу и попала в дивный сад – уже зацвели георгины, и даже гладиолусы, хотя я ещё не налюбовалась розами. В них сколько радости! И вдруг они подняли меня вверх – на уровень рядом лежащих крыш старых московских домов, я должна плыть в этой энергии, поглядывая сверху вниз на всё, что там есть. Ой – яблочки! Я планирую камнем вниз, как сокол, у которого пёстрые крылья, ловлю два яблока – скороспелки, такими любят

наслаждаться бомжи, я – тоже. По розовым бочкам и дурманному аромату я чувствую – яблоня хороша – медуница, конфетная, мельба или дюшес. Но это не имеет значения. Эти два ароматных кругляша валяются – ждут меня на земле – живые, как розы. Это мне гномы приготовили! Люблю! Я буду есть-есть, я буду-буду, я – есть! Жрите свой офисный обед сами. Я парю над дорогой, розы украшают мой путь, греют, обволакивают меня в летнем воздухе – я лечу, как Маргарита, здесь рядом Яуза, на холме монастырь. Лето. Надо бы припрятать яблочки и, не показывая виду, тайком вынести две обломанные ветки из Храма, а вдруг нам сторож или ещё какой-святой-верующий начнёт делать замечания. Я воровато складываю яблочки в правый карман жакета. Карман мелкий – яблоки предательски торчат, выглядывая наружу. Ветки – мои саженцы для почкования, их нужно непременно снова посадить в своём саду, убрать их некуда, так колются, я их держу в руке, словно меч. Иду, не дыша, натянутая в струну, медленно прохожу шлагбаум, где в воротах застрял огромный лимузин с чёрными стёклами – крузер или крузак, как у них называется… кое-как проползаю узкий проход между воротами и расположившейся по всей ширине машинищей. Ого, какая чёрная! Они тут все на крузаках. Кто там в нутрии?! Неужели?.. Нет! А может?.. Но непонятно. Яблочки, мои яблочки, не предайте меня, проберёмся тихо, незаметно, чтобы нас никто не застукал. Это наш яблочный побег. Вдруг стекло машины опускается, он машет кулаком и не разрешает мне пройти, я стою сбоку, недоумевая, за рулём сидит наш директор. Изобразил строгость, чудовище. Он газует, чтобы подъехать к храму. Ого, у него есть даже пропуск на территорию, он уполномочен заезжать на автомашине внутрь. Он этого достоин. Молиться приехал, никак? Мошенник. Только бы не заметил мои яблочки, негодяй.

Я помню, давно, когда он был ещё ничего такой – не очень разъевшийся, его прежняя секретарша Алла, выслуживаясь, говорила: «Давайте выпишем вам учебный DVD-диск десять уроков английского и французского заодно», а он: «Десять уроков – сто поз, ну и зачем так много, когда и двух достаточно…» Вот тогда он был адекватен своему уровню. Мне кажется, он явно на неё имел виды, а ей нужен был благородный жених. Один раз на совещании спросили: «Где там Алла эта? Удалить из списка?» И он сказал: «Точно, надо её того!» Ах, поаккуратнее с девушками! Вас поймут неправильно… Нас поймут правильно! – он улыбался, кивая.

Вечером ко мне приехала свекровь. Она, как человек организованный, навещала нас строго по расписанию – раз в две недели. Я приготовила ужин. Настроение было дрянное, потому пришлось открыть коньяк. Сели, выпили по одной.

– Вот смотрите, княжна, – мы прекрасно с ней ладили. – Храмы по городу… М-м… И вся эта офисная срань в своих ботинках, вся эта общественная чухня, и миллионы в храмах… я говорю, что весь этот гнусный общественный договор, с позволения сказать, действующий социальный контракт, эта, блядь, личная неприличная власть, неограниченная даже совестью и без противодействия… и вы думаете, что кто-то захочет в таких условиях возлюбить ближнего, как себя самого, когда повсюду одни только тупые козлы управляют, устанавливая лично им выгодные правила?! Ну, можно, конечно, надеться на чудо, ходить ставить свечки, представляя себе, что ты не самый чмошный подхалим… А всё зачем? А чтобы получить в итоге ноль! Вы видите, какое дерьмо вокруг происходит! Княжна, надо с этим что-то делать!

И она шёпотом прямо так мне и говорит:

– Есть-таки один способ решения проблемы – очень старинный! – она загадочно замолчала, откинувшись в кресле. – Первая хорошо пошла, наливай ещё, моя девочка, и я тебе всё расскажу.

Я наполнила две рюмки до краёв, тайно радуясь, что у меня мировая свекровь, хоть мы и редко видимся. Мы помолчали и выпили одновременно, не закусывая.

– Нужно пустить кровь чёрного петуха, отрезать ему голову! Идёшь на рынок, потом в ванной – небольшие приготовления: застилаешь аккуратно всё, чистота… будут брызги, а ты прямо так по горлу и режешь, несмотря на мирную городскую жизнь и двадцать первый век, и даже на мультимедиа, на весь этот ваш телеком, на весь этот google и chrom… Будет чудно – проблемы исчезнут наверняка. Мы с Павликом тебе поможем, но резать ты будешь сама.

Она похлопала накрашенными ресницами, мол, не думай – я не шучу.

– Вы хотите сказать, акушер-гинеколог утверждает, что только один петух и работает в наше сложное время с гарантией?!

– А кто, как не акушер-гинеколог разбирается в том!

Алкоголь в моей голове зашумел, и сам собой сложился тизер к фильму о борьбе со злом: большая полукруглая надпись «На Коптевский за чёрным петухом», мы – на рынок, птица смешно крутит головой, сидя вместе с нами в машине, глупышка, потом лифт, белая ванная – льётся яркая кровь, а какой-то чёрный крузак летит в столб, всмятку, много неясного, мистического и недосказанного, киноплёнка обрывается, жизнь наша – фортуна, но ненадолго, а так – чуть-чуть. И как можно в это верить?!

Конец ознакомительного фрагмента.