Впереди разведка шла
Шрифт:
— Считай, что твой борщ сегодня фрицы слопали,— моментально среагировал Григорьев, — а перец оставили тебе...
Отправив людей, я пошел к хате, где разместился заместитель начальника разведки бригады Торба. Испытующе глянув мне в лицо, тот догадался: задание мы не выполнили... И тут зазуммерил телефон. Старший лейтенант взял трубку, хмурясь стал слушать. Затем:
— А он у меня сидит, товарищ генерал. Д-да, сам доложит. Сам...
Взяв трубку, я рассказал, как все произошло. Выслушал нелицеприятную тираду в свой адрес.
Как только генерал сделал паузу, я поспешил вставить:
— Ночью нет смысла, товарищ генерал, идти к немцам. Слишком осторожничают. Думаю пробиться туда к рассвету. Только на всякий случай поддержите огоньком...
Генерал бросил трубку.
Разведчики не спали, ждали моего возвращения. Медленно стащил мокрый маскхалат, протянул руки к печке, от которой воняло резиной или каким-то мазутом. На душе — кошки скребут, когти точат.
— Ну, что там, командир?— спросил Миша Григорьев, приглаживая льняные волосы.
— Будто сам не знаешь! Генерал сотворил капитальную клизму.
— Кто-кто? — недоуменно переспросил Петр Алешин.
— Кто, кто... КВ.
Так за глаза в корпусе называли генерала Свиридова.
— Вот это торпеда в корму,— покачал головой Захаров. Стянув сапоги, он пристраивал их к печке. На руке у него белела повязка с порыжевшим пятном крови...
Днем мы отсиживались, умяли по полкотелка жидкой пшенки, проверили экипировку — автоматы, кинжалы, гранаты, бинокли, веревку, кляпы — и стали дожидаться ночи.
Уже перед самым рассветом прошли мимо своих часовых и взяли направление в сторону Ряженого.
Сначала двигались старым маршрутом, затем свернули чуть левее. Нет, на злополучные бугры теперь не полезем! Дошли до «нейтралки», один за другим вползли в попавшийся на пути довольно глубокий ров. Отдышались.
— Дальше не пойдем, — сказал я. — Посидим здесь, понаблюдаем, а там видно будет. И чтоб тихо. Заметят — минами накроют...
Алешин чуть приподнялся, приставил к глазам бинокль, начал прощупывать окрестность. Затем сполз вниз, толкнул меня:
— Глянь-ка, командир, на тот бугорок около кустика. Кажется, лошадку ухлопали.
Подняв капюшон маскхалата, я направил бинокль туда, где торчал жиденький куст. Действительно, там лежал немецкий битюг, притрушенный снежком.
— Мы «блондинку» хлебаем, а рядом — бифштексы
валяются,— не удержался Багаев. Но я прервал его мечты о деликатесах из конины:
— Затаись!..
Стояла глубокая тишина, лишь изредка дежурные пулеметчики противника палили короткими очередями, демонстрируя свою бдительность.
Лежали на жесткой осоке, поочередно вели наблюдение. Час, второй...
От мороза руки и ноги стали совсем чужими. Казалось, дрожало от стужи и сердце...
— Цигарочку бы, командир? — несмело спросил Брусков.
— Крути, только...
— Понял!
Он
А мороз крепчал.
Перед нами невдалеке проковыляла какая-то колымага, харкнула мотором. И снова все стихло...
Я отдал «чинарик» Брускову: тошновато-сладкий дым ударил в голову. Тот еще раз затянулся, придавил окурок рукавицей, откинулся назад, прижался к Ситникову. Мечтательно прикрыв глаза, Семен тихо говорил:
— Дед у меня был. Ростом не вышел, а вот крепость в руках имел завидную. Мы с ним частенько в лесу пропадали — сохатого брали, белку промышляли, к медведю в гости хаживали. На охоте так намаешься — рук и ног не чувствуешь. А деду хоть бы хны! Никакая усталость его не валила. Прийдем, бывало, домой, в баньке кости пропарим, а бабка уже за стол приглашает. Настоечки стаканчик хлопнешь и пельменями ее притопчешь... Вкуснотища-а-а! Режь ухо — не услышишь...
Ситников сладко вздохнул:
— Деревья у нас: вверх посмотришь, шапка валится. А здесь... Стоишь, как голый на ярмарке.
Вдруг Алешин приподнялся и сразу же сполз вниз.
— Ребята, немцы!
— Что ты мелешь? Они сейчас в Ряженом сидят, кофе дуют.
Приподнявшись на локти, я приставил «цейс» к главам. Действительно, к лошадиной туше ползли два гитлеровца с пулеметом. С чего бы это?.. Неужто тоже голодуху празднуют? Ага, остановились. Первый поднял руку — и снова гребут по снегу. Ближе, ближе... Прямо к битюгу. Нет — чуть свернули в сторону. Замерли. Первый поставил на лапы свой МГ, присоединил коробку с патронами, второй вытянул походную шарнирную лопатку, стал наращивать брустверок.
Не зная еще, каким будет исход этой встречи, я почему-то сразу почувствовал — вот она, удача! Нужно действовать!
Между тем немец, который лежал за пулеметом, дал несколько очередей, было видно, как от ствола ударило пульсирующее пламя. Ясно — проверяют оружие.
Отвлекающий маневр я поручил Алешину. Он поопытней и пошустрей. Нужно незаметно сделать крюк и навалиться на пулеметчиков, желательно сзади. Оглушить их, ошарашить...
Нам определенно везло: ветер постепенно угомонился, посыпала мелкая крупа. Пора! Алешин пожал мне руку, ужом выполз изо рва.
Мы насторожились, приготовились к броску.
Прошло минут пятнадцать-двадцать, а казалось — вечность. Я не отрывал бинокль от глаз. Немцы копошились у пулемета. Затем один из них воткнул лопату в бруствер, поднялся, и, пригибаясь, побежал назад...
И здесь случилось непредвиденное: с нашего фланга ударил пулемет, вокруг бегущего немца замельтешила светящаяся дробь. Еще очередь, еще... Фашист вдруг нелепо взмахнул руками, как в замедленной съемке, повернулся вокруг оси на ногах, упал.