Впереди веков. Микеланджело
Шрифт:
Но что он говорит, что говорит? Не страшась ни небесной, ни земной кары, он гневно порицает папу, самого папу римского, грозит ему «кровавым мечом господним». Граначчи шептал на ухо Микеланджело:
– Слушай, Микеле, ведь это же что-то невероятное… Он громит самого папу и приписывает ему, наместнику Христа на земле, грехи, и он, как приехал сюда, не явился к нашему Лоренцо, к которому приходят на поклон все самые важные кардиналы…
А кругом плакали… Этот отец Джироламо так стращал адом за грехи: лень, суетность, наряды, роскошь одежды, украшения домов, улиц – и звал к бедности и нищете Христова братства…
Выходя из церкви, потрясённый Микеланджело среди толпы простых, бедно одетых граждан, ремесленников
В этот день, во время беседы с ним, Полициано был задумчив и всё вздыхал, хотя и продолжал свой рассказ о древних философах. Говорил он тихо и особенно грустным тоном, который как нельзя более гармонировал с темой. Он рассказывал о конце жизни Сократа:
– Его осудили на смерть, потому что он смело и прямо возвещал противное тому, что говорили жрецы. Платон, его ученик, был во время суда и пробовал сказать речь в его защиту; позже он уговаривал учителя взять от него деньги, чтобы подкупить судей и изменить приговор. Но Сократ не согласился на подкуп. Он принял смерть спокойно, выпив чашу с ядом цикуты, и до последнего вздоха говорил с учениками, как будто ничего не случилось…
Полициано замолчал, поникнув головою… Луч уходящего солнца осветил это лицо, и оно показалось Микеланджело очень бледным… Долго молчали оба, углубившись в размышления… Вдруг Микеланджело спросил, в первый раз сказав философу «учитель»:
– Учитель, а фра Джироламо… ведь он тоже говорит не то, что принято у нас и что говорят в церквах проповедники.
Полициано вскочил и замахал руками:
– Молчи, мальчик, молчи! Это тоже роковой ход истории, и в этом ещё надо разобраться… Молчи!
Лоренцо Медичи был поражён поведением приехавшего во Флоренцию нового настоятеля монастыря Святого Марка фра Джироламо Савонаролы. Он не только не явился, как следовало ожидать, на поклон к нему, правителю Флоренции, но даже роздал нищим подарки, присланные ему из виллы Кареджи от всесильного вельможи, старавшегося расположить к себе блестящего проповедника.
Тогда Лоренцо решил отправиться к нему первый. Он поехал в монастырь к обедне, а отстояв её, прошёл в монастырский сад. Его заметил в аллее один из братии и сейчас же побежал к настоятелю с докладом. Запыхавшись, монах подобострастно сообщил:
– Отец настоятель… падре… ох… к нам прибыл сам светлейший… Он изволит теперь прохаживаться в саду…
– Так пускай себе прогуливается, сколько ему будет надо, не мешайте человеку углубиться в размышления о своих грехах, – спокойно отвечал Савонарола.
И он перевернул страницу книги, которую читал.
Так и пришлось Лоренцо уехать восвояси, не повидавшись с проповедником. А потом ему передали, как с амвона он грозил проклятием тиранам, роскошествующим за счёт бедняков и предающимся праздности и изысканным наслаждениям. Он открыто говорил о смертном грехе окружать себя предметами суетности, называемыми произведениями искусства: живописью и ваянием, всё это должно быть сожжено на костре покаяния.
Было ясно, что ни власть, ни богатство не покорят железного Савонаролу, что во Флоренцию явился сильный и непримиримый враг. Но Лоренцо был упрям; его самолюбие требовало покорности непокорного. Ведь сейчас народ слушает Савонаролу, как пророка; в народе брожение, и кто знает, что из этого выйдет… Закрыть ему рот силою – это может вызвать ещё большее возмущение, а склони фанатика на свою сторону, сделай хоть так, чтобы он перестал осуждать его, Лоренцо Медичи, – и Флоренция обретёт покой и будет кричать, видя блестящие огни на вилле Кареджи и ожидая праздничного угощения: «Да здравствует наш славный правитель Лоренцо Великолепный!»
Что делать? Но что-то надо предпринять… И он решил сделать попытку обуздать опасного
Вельможи явились в назначенный день к воротам монастыря, испуганные, робкие и покорные, тщательно обдумав речь, которую должен произнести выборный из их среды.
Проповедник сурово встретил на пороге своей кельи униженно кланяющихся, заискивающих аристократов, отдёрнул руку, которую они собирались поцеловать, и заговорил резко, что для исповеди есть церковь, как и для поучений, и он занят… Они ушли ни с чем…
Мрачный, взбудораженный, полный страха, в бессилии бродил Лоренцо Медичи по своим обширным покоям. Ни чтение, ни беседы с философами не могли вернуть ему покой. Он пошёл бродить по аллеям; журчание фонтанов иногда успокаивало его, действуя как лучшая, нежнейшая музыка. Была весна. Весенний ветерок чудесно шелестел ветвями старых платанов, розы благоухали… Он приказал напустить в сады много певчих птиц… Вот они, произведения величайших скульпторов, подвергнувшиеся таким грубым и грозным нападкам безумного монаха. Что понимает этот невежда в нежном изгибе стана, в божественных очертаниях тела этой танцующей Грации, в изумительном торсе Аполлона… Для него это языческие боги, дьявольская греховная выдумка досужих людей… А кто это там шевелится у арки из вьющихся роз, под тенью платана?
Он увидел знакомую фигуру юноши. А, Микеланджело Буонарроти… В последнее время он совсем забыл о молодом ученике Бертольдо ди Джованни.
– Что ты делаешь, мой друг?
– Я смотрю на свою работу, – спокойно ответил Микеланджело и отошёл в сторону.
Перед Лоренцо был мраморный барельеф, и у него сразу вырвался крик восторга:
– Что это? Ты хочешь помериться силою, мощью резца с древними мастерами, мальчик?
– Не знаю, – просто ответил Микеланджело. – Я изобразил битву кентавров с лапифами… [9]
9
Кентавр – мифическое существо у древних греков – получеловек, полулошадь. Лапифы – мифическое племя древолюдей, о котором упоминается в различных мифах, а также в «Илиаде» Гомера.
Он не сказал Лоренцо, как создался этот великолепный барельеф – воплощение гордой силы, красоты и мужества. К созданию его толкнули беседы Микеланджело с Полициано, разговоры о богах, в которых верили древние греки, разговоры о них в связи с философскими сочинениями Платона. Тогда он вспомнил свои игры, и борьбу детей скарпеллино в горах Сеттиньяно, и то бешенство, которое он видел на лицах и в позах подростков в этих схватках.
Он не сказал о том, сколько душевной борьбы пережил, создавая этот барельеф, как, работая над образами античной красоты, красоты здорового, совершенного по формам тела, он чувствовал, что в него проникала мысль о другом – о попрании естества, – входили грозные, властные речи Савонаролы, и как он мучился, и как с этим раздвоением души задумал почти одновременно другую работу. Она известна под названием «Мадонна у лестницы». Здесь отразилось влияние на Микеланджело произведений великого живописца Мазаччо [10] . Он ходил изучать и срисовывать фрески этого художника с товарищами по школе в садах во флорентинскую церковь Кармине.
10
Мазаччо (1401–1428) – великий флорентинский живописец, один из зачинателей искусства Возрождения.