Впереди веков. Микеланджело

Алтаев Ал.

– Итак, мальчик, – сказал, улыбаясь, Лоренцо, – ты захотел повторить того фавна, который смеётся вон на той аллее, позади фонтана?

– Ну конечно, – ответил юный скульптор с чувством собственного достоинства.

Этот тон особенно понравился вельможе, привыкшему к низкопоклонству окружающих.

– Что ж, очень недурно, – подтвердил Лоренцо. – Ты отлично схватил общее выражение и эту играющую в каждой жилке животную радость жизни. Только вот одно не совсем ладно: разве у старика, каким ты нам его преподносишь, могут быть такие прекрасные, целые зубы?

Густая краска залила лицо Микеланджело. Он промолчал и угрюмо ждал, когда синьор подальше отойдёт

от его фавна, и, как только остался один, сейчас же выломал резцом два зуба у фавна.

На следующее утро он решил отнести свою работу домой, к отцу, но не нашёл фавна на обычном месте. Печальный и смущённый стоял юный скульптор на опустевшей полянке и не знал, что ему делать. Послышались шаги по гравию дорожки, и показалась знакомая фигура Лоренцо Медичи.

– Здравствуй, приятель, – сказал Лоренцо. – Пойдём-ка со мною – тебе это будет не бесполезно. Тебе следует многое узнать, о чём ты до сих пор не слышал. Тогда ты сделаешь из мрамора немало прекрасных фигур, ещё более прекрасных, чем то, что ты сделал сейчас и что я взял к себе в дом. Не ищи своего фавна – он у меня. Итак, за мной!

Они шли быстро и за всю дорогу не обменялись ни одним словом. Встречные слуги смотрели с изумлением на подростка, шедшего рядом с вельможей, и открывали перед ними одну за другой двери. В одной из зал Лоренцо остановился. Глаза разбегались от собранных здесь сокровищ искусства. Поражала и художественная роспись стен.

– Смотри, где твой фавн! – сказал, смеясь, Лоренцо.

Микеланджело повернулся к той стене, куда указывала рука Лоренцо, и увидел на почётном месте, среди множества мраморных бюстов, маску своего лесного бога. Какой необыкновенный почёт для его первой скульптурной работы! У него, казалось, остановилось биение сердца; он застыл, пригвождённый к месту, точно сам обратился в мраморную статую.

– У тебя исключительные способности, – сказал вельможа, решив быть особенно милостивым с маленьким скульптором.

Кто знает, когда-нибудь он сделается украшением итальянского искусства, и тогда все скажут: «Вот что сделал щедрый, милостивый, могущественный Лоренцо Медичи, недаром прозванный Великолепным: из ничтожного, никому не ведомого мальчика он создал великого скульптора!»

И он сказал:

– Я уничтожил договоры, и твой, и твоего товарища, с Гирландайо. Но тебя я хочу видеть подле себя, чтобы следить за твоим развитием. Тебе отведут комнату в моём палаццо. Ты будешь присутствовать на устраиваемых у меня диспутах с великими учёными, чтобы вбирать в себя мудрость философов и сладость поэтов. Тебе нужно образование, чтобы твой талант достиг полной зрелости и мог потом прославить Флоренцию и Лоренцо Медичи. Ты будешь моим художником.

И он посмотрел на мальчика, угрюмого даже в этот торжественный миг, светлым и повелительным взором. Казалось, Лоренцо Великолепный сам любуется своим великолепием и благородством…

VII

Где истина?

Граначчи вбежал к мессэру Буонарроти и, запыхавшись от ходьбы, выпалил:

– Милостивый синьор, вас желает видеть у себя наш высокочтимый и мудрый синьор Лоренцо… и не позже завтрашнего утра, ровно в десять часов!

Буонарроти догадался: что-нибудь относительно сына. За поведение Микеланджело он не боялся; не хочет ли правитель Флоренции взять к себе для чего-нибудь ещё одного из мальчишек? Пожалуй, было

бы неплохо… И он велел жене хорошенько осмотреть его парадный костюм.

А синьора Буонарроти, пересматривая и чистя с Урсулой костюм мужа, размечталась, что её Лодовико попадёт на виллу Кареджи, а за ним и ей найдётся там какое-нибудь место. И роскошная вилла снилась ей всю ночь.

На другой день Лодовико Буонарроти, серьёзный, важный и спокойный, входил в палаццо Медичи.

Лоренцо встретил его дружески. Он хотел поговорить с отцом об исключительном даровании Микеланджело. Кроме того, он предлагает мессэру Буонарроти свою помощь. Так приятно чувствовать, что, подобно солнцу, можешь осчастливить любого или, отвернувшись от него, погрузить его в безотрадную тень ничтожества!

Он заговорил с небрежной, снисходительной ласкою:

– Я рассчитываю, что вы, мессэр Лодовико, достоуважаемый мессэр, не откажетесь от помощи Лоренцо Медичи. Быть может, вы хотели бы получить какую-нибудь городскую должность? Я всею душою готов содействовать вам.

– Благодарю, – отвечал коротко и с достоинством Буонарроти, – но для меня и так слишком довольно того, что вы сделали для моего сына.

Ему тоже захотелось сделать красивый жест, хоть он шёл сюда с тайною мыслью устроиться в числе приближённых Лоренцо.

Несмотря на эти неуместно гордые слова, вельможа улыбнулся и сказал, что Буонарроти всегда может обратиться к нему в случае нужды за помощью.

Надо отдать должное скромности мессэра Буонарроти: он только через два года попросил у Лоренцо места в таможне. Лоренцо сейчас же исполнил его желание и прибавил, смеясь:

– Ну и немногим же вы довольны, как я посмотрю! Никогда не сделаться вам богатым!

Мессэр Буонарроти только вздохнул: если он проморгал тогда возможность просить места на вилле Кареджи, то теперь уж дела не поправишь, а место в таможне покойное, он же больше всего на свете любил покой. Зато, видимо, у сына блестящее будущее. Он прославит и обогатит отца.

* * *

На вилле Кареджи говорили, что владелец её выделяет этого кудлатого, молчаливого Буонарроти среди всех учеников его художественной школы с тех пор, как тот сделал смеющегося фавна, что он даже показывает ему новинки, античные статуи, медали и драгоценные резные камни, которые где-либо приобрёл. Зубоскалили и толковали, что скоро правитель города не посмеет без разрешения Микеланджело ничего купить для своего музея.

Лоренцо действительно выделял Микеланджело, возлагая на него большие надежды. Он сдержал своё обещание и распорядился, чтобы юноша присутствовал на философских диспутах, где собирались знаменитые учёные и поэты.

И вот среди почтенных синьоров на скамьях залы диспутов затерялась одинокая фигура безусого юноши. Губы его сурово сомкнуты; широко раскрытые карие глаза не отрываются от возвышения, откуда звучит голос пожилого оратора, великого знатока и пламенного поклонника древнегреческого философа Платона [4] . Голос уже старческий, слабый, но в особенно значительных местах он крепнет, растёт, звучит с непоколебимой убедительностью…

4

Платон (427–347 годы до н. э.) и Сократ (469–399 годы до н. э.) – выдающиеся древнегреческие философы-идеалисты. В связи с общим интересом к Античности передовые люди эпохи Возрождения очень увлекались древней философией, и особенно сочинениями Платона и Сократа.